Даниэль Кей услышал на фарбренгене интересную историю, подходящую к настроению месяца Элул. Один хабадник в Америке хотел до наступления субботы скорее попасть домой, вел машину по скоростному шоссе. Домой — означало в один из районов летнего отдыха, где его семья находилась в эти августовские дни. Верхние горные области штата Нью-Йорк. Но обстоятельства ему не благоприятствовали. Шоссе оказалось полно непредвиденного трафика. Случилась авария где-то впереди по трассе. Хотя он и отслеживал варианты по навигатору, но все они исключали попадание к его семье достаточно скоро и без риска для субботы.
Ну, делать нечего! Свернем и проведем субботу где придется, в любом еврейском ортодоксальном поселке, — решил хабадник и сообщил жене о задержке. На указателе значилось «Кирьят Йоэль»...
Так, без свежей одежды и в сумбурном настроении вышел он из машины и стал знакомиться с аборигенами. Они оказались сатмарскими хасидами.
Он пришел в центральную синагогу и помолился там… Люди были кругом приятные и воспитанные. Один завязал разговор и пригласил его к себе, поинтересовавшись, знаком ли он с местными и приглашен ли куда-то на трапезу. Слово за слово, и двое зашагали в хороший еврейский дом со светом субботних свечей.
Суббота прошла восхитительно. Еда была на высшем уровне, застольные беседы, слова Торы, песни и мелодии без слов — полны вдохновения. На исходе субботы хабадник помедлил и на прощание все же решился сказать: «Знаешь, я приятно удивлен. Раньше мне казалось, что ХАБАД и Сатмар не совместимы. Любавич это любовь, а сатмар казался мне кошмаром. Как-то много лет назад я хотел преподавать „Танию“ в городке Монро. Но члены общины меня не поняли и вытолкали прочь. Один ретивый хасид даже схватил скамью, поднял ее и ударил меня ею».
…Его собеседник вздрогнул. Он выдохнул и смутился. Может быть, ему стало стыдно за своих собратьев?
«А сейчас, — продолжал хабадник, — мы так мило провели время, и я решил, что Любавич и Сатмар вполне могут ужиться. Много общих идей, точек соприкосновения и… в общем, я думаю, нет смысла в дистанцировании, ведь мы — братья».
Хозяин дома попросил его снова рассказать, как давно произошел конфликт. Не 15 ли лет назад? «Да, как раз 15 лет назад», — подтвердил хабадник, вглядываясь в его бородатое лицо под шляпой.
«О, сколько раз я молился, прося Всевышнего дать мне возможность исправить это! — дрожащим голосом произнес тот, — ведь я никогда не мог бы исправить свой грех, если бы не произошло этой встречи! Прости меня! Я и есть тот самый человек, кто пошел на тебя со скамейкой в руках…»
Ах… кто опишет подобное ощущение? Тут надобен истинный мастер слова! Двое стояли, с раскрытыми сердцами, беззащитные перед величием Всевышнего, который вмешался и сделал «тигра и овечку» равно потрясенными этим светом братской любви. И, озаренные сиянием славы Его, — так стояли они, прежде чем решили обняться.
«Да, конечно! — сказал любавичский хасид, — я прощаю легко, да и прежде не держал я в сердце злости на тебя! И я рад, что ты оказался таким хорошим человеком!»
…И теперь каждому из них было что рассказать в своей общине.
Да принесет и нам месяц Элул избавление от груза непрощенного, не отпущенного. Очищение и гармоничные отношения с ближними и дальними.
А шоссе пусть будет без препятствий, и пусть ходят розовые кони на заре по светлым полям с озерами чистыми, как наша совесть.
