Данный мемуар будет посвящен празднику Пурим. В нем будут рассказаны две истории. Одна связана с чудом и в какой-то мере с маскарадным костюмом и сменой образа, а вторая — с пуримшпилем. Обе истории произошли в одной московской квартирой на Ярославском шоссе, которую мы с Барухом снимали в 1984-85 годах. Продержались мы там всего несколько месяцев, и вовсе не потому, что задерживали квартплату.
Первая история — о свадьбе наших друзей, которые специально приехали в Москву с целью поставить хупу, потому что под носом у московских гебешников проделать это было все же реальнее, чем под носом у одесских. Забегая вперед, скажу, что все прошло успешно. Но началось с того, что все мы, включая немалое число гостей, сидели и ждали десятого. Мы насчитали среди нас всего девять подходящих сами знаете для чего мужиков. И не то, чтобы никто заранее не побеспокоился о миньяне — ожидалось мужчин столько, сколько надо, — но десятый как раз позвонил и сказал, что приехать не сможет. И не то, чтобы для хупы был необходим миньян, но ребята все же ехали сюда аж из самой Одессы, и хотелось все сделать по максимуму, ведь по минимуму, с двумя свидетелями, они могли и дома.
Итак, необходим десятый. Стол накрыт, все ждут, а чего — сами не знают. От безвыходности решили несколько человек — и я среди них — выйти на улицу покурить. И только мы выходим из подъезда, как из-за угла показывается рыжеволосый молодой человек с маленькой собачкой и медленно проходит мимо нас. И при взгляде на него у всех просыпается одно и то же чувство… размышлять, впрочем, некогда, и вот один из нас решается, подходит к нему и задает вопрос: «Простите, вы еврей?» — «Да, — следует ответ. — А что, нужен миньян?»
И теперь вспомните, что речь идет о Москве 1985-го года. Для тех, кто понимает, уже на этом месте ситуация становится фантастической.
«Вообще-то, да…» — отвечает наш переговорщик. — «Хорошо, тогда я сбегаю домой за сидуром и вернусь через десять минут» — говорит наш новый знакомый и быстрым шагом, подтягивая поводок с собачкой, направляется к соседнему дому.
Он вернулся через десять минут. С сидуром. Сделал все, что было необходимо, открывал сидур на нужном месте и вообще… По окончании обряда хупы прожевал кусок пирога, поблагодарил, но на трапезу остаться отказался и исчез.
И теперь опять вспоминаем, что речь идет о Москве того самого задолго-до-перестроечного 85-го года. Все московские евреи того времени,которые не только имели дома сидур, но и знали слово «сидур», были между собой знакомы. Ну, не все поголовно прямо между собой, но следы такого одиночки не могли затеряться. Не могло быть так, чтобы его не знал вообще никто среди отказников-религиозников-учителей иврита. И тем не менее…
Вариантов здесь два. То есть, три, но первый из них и самый очевидный — с Элиягу а-Нави — все-таки отложим.
Итак, вариантов два. И один из них, подразумевающий существование в огромной Москве в 1985-м году именно рядом с нашим домом единственного никому не известного знающего иврит и традицию еврея, совершенно нереален.
Реален второй, понятно какой. И он, кстати, и подтвердился, когда через несколько дней я, ну конечно же, опять совершенно случайно, встретила того самого господина с собачкой во время прогулки в лесопарке рядом с домом. Мы обменялись вежливыми фразами, я уже умела к тому времени, с помощью брошюры Альбрехта и здравого смысла, все разговоры с ними сводить на нет. Но при этом ничто не было названо своими именами, и, когда он ушел, все еще оставалась возможность того, что он был просто обычным соседом, а наличие такого обычного соседа рядом с нами было обычном чудом. Если же это не так, то тогда, совсем небольшой ценой удовлетворения нездорового любопытства наших «кураторов» по поводу присутствовавших на хупе, мы получили то, что нам было совершенно необходимо, то есть миньян. И это многого стоило.
А второй рассказ, связанный с нашей квартирой на Ярославке, начинается с прошедшего в ней пуримшпиля. В два сеанса по пятьдесят человек. Понятно, что пока шел первый сеанс, дожидающиеся своей очереди тусовались в нашем дворе… не-не, вели себя все прилично, евреи все-таки. Но именно этим, наверно, и достали соседей. Да и сам спектакль, два раза, практически при открытых дверях, особенно заключительная песня, поднявшая всех зрителей с места и заставившая танцевать… Повеселились хорошо. Ножку дивана нам сломали, пришлось отпилить от него и остальные три ножки... Я вообще в то время спасалась только искусством. И ивритом. И молитвами.
Через короткое время после этого пуримшпиля мы однажды пришли домой и обнаружили в квартире чужих… которые, впрочем, тут же заявили, что это мы — чужие, а они — хозяева квартиры. Мы об их существовании до того вообще не знали, договор на съем мы подписывали с пожилой женщиной, жившей по-соседству, и были уверены, что хозяйка она. Но нет. Хозяевами оказались эти самые Дима и Таня. Дима был офицером советской армии и служил в ГДР. В каких войсках — не знаю, но догадываюсь. Таня была его женой.
Дима выглядел растерянным, а Таня мыла пол и ругалась. Пол у меня вообще-то был чистым, ну, мастикой я его не натирала, но регулярно мыла. Но именно на нем свалившаяся с неба хозяйка вымещала сейчас свою злость, яростно натирая его тряпкой. Я ее, конечно, понимала: из-за нас ее вырвали, пусть даже на несколько дней, из относительно комфортной жизни в ГДР и велели вернуться на Ярославское шоссе, для того, чтобы нас выгнать из квартиры.
Таня и Дима — примерно наши ровесники, сидят, наверно, сейчас где-то в фейсбуке. Вероятность того, что они это прочтут, минимальна, но все же, на всякий случай:
Дима, я вас простила. Ведь вы позвонили мне через пару дней в квартиру моих родителей, куда мы с Барухом перебазировались, долго и искренне извинялись и говорили: «Марина, вы же понимаете, что это не моя инициатива». И я вас успокоила, что да, конечно, понимаю, все в порядке.
Таня, вы удивитесь, но я вас тоже простила. Но вовсе не потому, что вы хороший человек. Хороший человек — это Дима, который, несмотря на формальную принадлежность к нехорошей организации, ухитрился остаться нормальным. Вас, Таня, я простила за другое — за несколько по-настоящему веселых минут, которые вы мне тогда доставили. Когда вам надоело протирать до дыр пол, зло причитая: «Какая же у них грязь!», или просто понадобилось сменить воду в ведре, вы открыли кран, и, надо же было так случиться, что именно в эту минуту в доме ненадолго отключили воду… может, у кого-то трубы чинили… И вот, стоя перед открытым краном, из которого ничего не лилось, вы злобно произнесли: «И воды у них в кране нет!»
Спасибо, спасибо вам. Это было завершение круга. Через несколько месяцев мы получили разрешение на выезд в Израиль...
