Борух слушает рассказы о муже сестры. Рассказ о пророке Элияу. Борух узнает о других благородных членах его семьи.
От своего друга, молодого ученого кузнеца р. Ицхак-Шаула наслышался Борух очень много о своем деде р. Моше, бывшем главе познаньской общины. Но Борух навряд ли ожидал услышать в Добромысле в кузнице также о своем зяте, муже сестры Двора-Леи, р. Йосеф-Ицхаке, который славился как «иллуй из Чарея», и который стал после свадьбы рош-йешивой в Витебске. Сам Борух был поражен услышанным о его зяте, главное — от кого он все это слышал и как оно было рассказано! При этом не все прошло гладко.
Вообще говоря, проходила настоящая дискуссия о его зяте, проживающем в Витебске. Борух прислушался к этой дискуссии во время работы в кузнице и согласно намеченному себе пути не нашел нужным вмешаться и заявить, что этот иллуй из Чарея, о котором идет речь, является его зятем. Борух вообще никогда не говорил о себе или о своей благородной семье. Его делом было прислушиваться к словам других людей, учиться у всех всему, что полезно, а выдать свое благородное происхождение, блистать своими собственными знаниями или знаниями своих близких родственников, — этого нет. Но про себя был Борух очень доволен тем, что даже в этот провинциальный городок Добромысль проникло имя его зятя. Больше того, то, что он услышал об этом своем зяте убедило его, что р. Йосеф-Ицхак не просто ученый, один из тех, у которых изучение Торы — самое главное в жизни, но что он человек вообще недюжинный и к тому же человек действия, один из тех, которые по предположению Боруха должны были принадлежать к последователям Баал-Шем-Това типа его друга р. Ицхак-Шаула.
Речь о зяте Боруха зашла при следующих обстоятельствах:
В кузнице, в которой с наступлением весны было много работы, — крестьяне являлись чинить их плуги и бороны, ковать лошадей и ремонтировать подводы, собирались также евреи, совершенно или почти ничем не занятые. Больше всего забегали туда время от времени евреи-талмудисты, такие как р. Ерухам-Фишл, который был противником путей хасидизма и не знал еще, что р. Ицхак-Шаул сам хасид. Он ценил р. Ицхак-Шаула за его знания Торы. Молодой хасид знал, что у такой личности, как р. Ерухам-Фишл, он мало чего добьется своими беседами о новом пути, о Баал-Шем-Тове, поэтому он свои беседы с ним ограничивал только Талмудом. То же самое делал и Борух. С другой стороны, была по душе ученому Ерухам-Фишлу кузница, принадлежавшая кузнецу р. Элиэзер-Реувену, тестю р. Ицхак-Шаула, который, хотя и простой еврей, сумел все же выдать всех своих трех дочерей за талмудистов, а сына Шмуэль-Нахума послал в йешиву. Кузница стала как бы «Домом собраний для ученых», Шмуэль-Нахум уехал на новый семестр, после прошлого Песаха, учиться в одной из йешив Витебска. Туда отвез его Звулун-Биньямин, который был некогда шкуродером и круглым невеждой, но благодаря кузнецу р. Элиэзер-Реувену, хорошо к нему относившемуся, он ликвидировал несколько свою полную безграмотность. Теперь Звулун-Биньямин вернулся из Витебска и рассказал в кузне, что Шмуэль-Нахум избрал себе йешиву р. Йосеф-Ицхака. Из всех йешив Витебска ему по душе оказалась именно эта йешива зятя Боруха. Вот как всплыло вдруг имя р. Йосеф-Ицхака, о котором никто не знал, что он является зятем Боруха; Борух об этом никому не рассказал.
Упомянув иллуя из Чарея, не мог наивный и простоватый Звулун-Биньямин нахвалиться услышанной от молодого гаона лекцией по Торе.
— Вот это по-моему настоящий ученый, — говорил Звулун-Биньямин. — Даже такой простак, как я, мог его понять.
Он рассказал, как он привез Шмуэль-Нахума в йешиву этого иллуя и при этом имел возможность слушать вводную часть лекции этого ученого. Послушать это введение пришли, как обычно, и люди с улицы, ученые и простые люди. Р. Йосеф-Ицхак имел обыкновение в этих вводных лекциях говорить не только на научные темы вообще, а включал также и вопросы морали, так чтобы все могли его понять, даже простые люди. У иллуя из Чарея одно дело была наука, а другое — агада. Он всегда умел излагать агаду таким образом, что вскрывал заложенную там глубокую мораль. Поэтому слушавший эту лекцию простой, но набожный Звулун-Биньямин отзывался о ней с таким восхищением.
— Это ведь просто удовольствие слушать молодого иллуя, — говорил с большим одушевлением Звулун-Биньямин. — Представьте себе, что я сижу среди студентов йешивы и обывателей-талмудистов, прислушиваюсь к словам иллуя к понимаю каждое его слово. Я сам себе не верил, неужели я так-таки все понял? Но вот я вам перескажу, что я слышал, и вы сами убедитесь, насколько это было доступно моему пониманию! Это был всего-навсего рассказ, который и моя голова в состоянии была воспринять. Хотите вы знать, что говорил иллуй? Так вот оно:
Один еврей, большой ученый, пришел как-то в чужой город и встретил там пророка Элияу. Спрашивает он Элияу, кто из местных жителей набожен и праведен настолько, чтобы быть уверенным в том, что он обеспечен раем, что ему обеспечена доля в будущем мире. Этому ученому, видимо, это нужно было знать до-зарезу; он, вероятно, хотел знать, с кем ему дружить и кому он может довериться. На это сказал ему Элияу:
— Зачем спрашивать меня об этом? Вы сами можете это знать. Человеку с умом должно быть не трудно узнать, кто набожный еврей, а кто нет; кто заслужил рай, а кто нет.
Пророк Элияу хотел испытать этого ученого. Пусть, мол, сам покажет, насколько он разбирается в людях, пусть сам решит, кому полагается рай, а кому нет.
И вот пошел новоприбывший по городу искать заслуженных людей. Понятно, что шел он прежде всего в дом учения. Ибо где же он найдет хороших и набожных евреев, Б-гобоязненных и добросердечных, как не в доме учения?
Пророк Элияу шел за ним. По-видимому, пророк Элияу захотел видеть, кого этот пришелец выберет в качестве людей, заслуживающих рай. Войдя в дом учения, встретил новоприбывший многих евреев, сидевших за открытыми фолиантами Талмуда и за другими святыми книгами и очень усердно учивших. Все они были евреями патриархального вида. Их занятие Торой убедило гостя в том, что Тора для них — это все, а если Тора все для человека, то могут ли быть более хорошие и достойные люди, чем они? Наверное же это и есть те евреи, которые заранее обеспечены раем! Мы знаем ведь общее правило: «Тора — всего важнее!».
Пророк Элияу обращается к гостю:
— Конечно же эти евреи заслужили «будущий мир» своим изучением Торы. Но это еще не все. Пойдемте, я Вам покажу евреев, которые зарабатывают себе «будущий мир» своими делами.
Пророк Элияу вывел гостя на улицу и пошел с ним на базар. Там он ему указал на двух евреев, бедных людей. Их лица были худые от недоедания, а одежда — изношенная и латаная. Они были опоясаны веревками и ничем не выделялись от других бедняков, которые также находились на улице.
Эти оба еврея собрали вокруг себя пожилых и более молодых людей, угнетенных ужасной бедностью, и обратились к собравшимся обездоленным. Они умели рассказывать истории, умели шутить. И вот печальные и озабоченные евреи улицы, слушавшие истории и прибаутки обоих евреев, улыбнулись, повеселели, начали смеяться; они, что называется, ожили.
— Видите Вы этих обоих евреев? — спросил пророк Элияу гостя. — Вот эти два еврея заработали себе рай по-настоящему. Эти евреи бедны и ничем не могут помочь кому-либо. Они помогают обездоленным своими словами, своими рассказами и своим старанием их развеселить. Они приносят радость озабоченным евреям. Благодаря им бедные забывают на минутку свою бедность, а страждущие — свои страдания.
Затем передал Звулун-Биньямин, как иллуй из Чарея сделал из этого рассказа поучительный вывод и объяснил, что можно быть набожным евреем, необязательно являясь ученым талмудистом. Можно выполнить свою миссию добрыми делами, даже простыми и весьма обычными делами.
Для простого и бесхитростного Звулун-Биньямина эта речь попала в самую точку. Она наметила ему путь поведения в жизни. Он совершенно правильно понял слова иллуя и потому он был в таком восторге от витебского главы йешивы.
Р. Ицхак-Шаул слушал Звулун-Биньямина и улыбался. Это совпадало с его собственным ходом мысли. Борух также чувствовал внутри себя радость от рассказа Звулун-Биньямина. Это также соответствовало его точке зрения на вещи. Радость Боруха была тем больше, что — хотя он этого не выказывал — рассказ касался его родственника. Он так мало, оказывается, знал своего зятя. Однако из того, что он сейчас слышал из уст Звулун-Биньямина, он мог уже предположить, что муж его сестры не вообще человек ученый, а тот человек, который ищет или уже нашел новый путь в деле служения Творцу.
Во время рассказа Звулун-Биньямина об услышанном им в Витебске от иллуя из Чарея находился в кузне знаток Талмуда р. Ерухам-Фишл, много лет уже знавший Звулун-Биньямина и смотревший на него как на простого, абсолютно безграмотного человека. Его выводило из себя то, что такой простак рассуждает вообще о таком крупном ученом, как иллуй из Чарея, и смеет определять его величие путем пересказа его побасенки, хотя и с нравоучением. Р. Ерухам-Фишл сильно рассердился на Звулун-Биньямина и начал его ругать и оскорблять словами, которые совсем не подходили такому ученому мужу.
Всех находившихся в кузне людей, особенно р. Ицхак-Шаула и Боруха, сильно покоробило то, что талмудист р. Ерухам-Фишл так вышел из себя. Для них это было еще одним доказательством той истины, что талмудисты, которых интересует только одна учеба, далеки от совершенства и целиком отличаются от тех, которые выбрали себе новый путь Баал-Шем-Това.
У р. Ицхак-Шаула и Боруха нашлась теперь тема, которую следовало тщательно обсудить в дальнейшем. Они пытались утешить Звулун-Биньямина и ободрить его, убеждая его не падать духом из-за несправедливых оскорблений р. Ерухам-Фишла.
Боруху было суждено услышать в Добромысле и о других благородных членах его семьи.
