Скажите, чем занят ваш Б-г целыми днями?» — спросила однажды у рабби Йоси бен Халафта некая римская матрона. «Он занят шидухим, сватовством, — ответил рабби.
— Он подыскивает людей, которые могли бы сочетаться браком».
«Только и всего?! — удивилась матрона. — Это и я могу делать! Да я хоть сейчас сосватаю сотни моих слуг, и без всякого труда!»
Рабби улыбнулся: «Это не так легко, как вам кажется. В действительности, это так же трудно, как разделить воды Красного моря».
Но матрона уперлась. «Я ему покажу, чего стоит его Тора!» — решила она про себя.
Она собрала всех своих слуг, выстроила их в два ряда — мужчин и женщин отдельно — и тут же их «сосватала». Не прошло и нескольких часов, как все они были уже женаты.
На следующее утро матрону разбудил ужасающий шум. Толпы слуг осаждали ворота дворца.
«В чем дело?» — воскликнула она.
«Я не хочу жить с этой женщиной!» — кричал один из слуг.
«Этот мужлан меня бьет!» — кричала какая-то служанка.
«Дай мне другую жену!» «Дай мне другого мужа!» — кричали в толпе.
Оглушительные вопли, визги и перебранка сотрясали воздух.
Превозмогая весь этот чудовищный шум, матрона воскликнула: «Ты был прав, еврей. Нет Торы выше вашей Торы!»
Люди, хоть раз в жизни подыскивавшие пару — себе или другим, — легко согласились бы с этой матроной. А ведь Всевышний сводит вместе не только мужа и жену, но и деловых партнеров и даже «партнеров» по мицве. Вот история одной такой пары, ничуть не менее удивительная, чем любой обыкновенный шидух.
Реб Фишель торговал вразнос всяким мелким товаром. Не столь важно, чем именно он торговал, важно, где он этим занимался. Реб Фишелъ жил в Эрец Исраэль. Каждый день он ходил по улицам Иерусалима, дышал его особенным воздухом и благодарил Всевышнего за то, что он еврей и живет в еврейской стране.
Подобно многим жителям святого города, реб Фишель был бедняком. Он снимал подвал в иерусалимском квартале Бейт Исраэль. Назвать этот подвал небольшим значило бы сказать так же мало, как мал был сам подвал. Хозяин сдавал его внаем как апартаменты с двумя спальнями, что на самом деле означало, что в каждую комнату можно задвинуть две кровати — и ничего более. Но реб Фишель не жаловался. Хотя его жилище находилось под землей, у него, что ни говори, была над головой крыша.
Реб Фишель жил в подвале с 19-летней дочерью Элишевой, своей отцовской красой и гордостью. Всевышний наделил обоих мягким чувством юмора, которое помогало им переносить невзгоды.
Они без конца поддразнивали друг друга, как это бывает только между близкими друзьями, и вместе делили радости, печали и мечты. Но в один прекрасный день Элишева пришла домой с новостью, которой суждено было навсегда изменить жизнь ее отца.
«Папочка, — сказала она, — моя подруга Ривка хочет, чтобы я встретилась с ее братом Пинхасом».
«Что значит — встретилась? Разве ты с ним еще не знакома? Ты же проводишь у них в доме много времени!»
«Папочка! Ты же понимаешь, что я имею в виду».
«Конечно, я понимаю, что ты имеешь в виду. Но что он имеет в виду? Что он за человек?»
«Он учится в ешиве и работает софером — еврейским писцом. Я слышала, что он создает замечательные тфиллин».
«Тфиллин меня не интересуют. У меня уже есть парочка, — съязвил реб Фишель. — Но если ты заинтересована, так за чем дело стало? В добрый час!»
Под бдительным наблюдением ее отца и его сестры Элишева и Пинхас встретились, потолковали и обручились. Это было за три недели до Пурима. Свадьбу назначили через четыре месяца, после Шавуот.
Оставалась одна-единственная проблема. Реб Фишель с горем пополам зарабатывал на съем подвала — где уж ему было наскрести денег на свадьбу. И хотя свадьбы в Иерусалиме не так шикарны, как их американская разновидность, Фишелю это все равно было не по карману. Но ведь он выдавал замуж свою единственную дочь!
Поэтому он был исполнен решимости во что бы то ни стало добыть необходимые деньги. Вот только беда — он не знал, как их добыть.
Реб Фишель размышлял об этом изо дня в день долго и неустанно. Будучи человеком гордым, он не хотел обращаться к местным филантропическим организациям. «Это для бедняков, — говорил он. — Слава Б-гу, я не обделен… во всяком случае, благословением Б-жьим. И потом, если я возьму эти деньги, что останется тем, кто действительно нуждается?»
Дни превращались в недели, недели в месяцы. Песах пришел и прошел, а с ним и те небольшие деньги, что он заработал. Реб Фишель был человеком не только гордым, но и практичным, поэтому он понял, что необходимо срочно что-то предпринять. «Для начала, — рассудил он, — следует выяснить, сколько же мне нужно. А для этого нужно подсчитать, что сколько стоит».
Сказано — сделано. Вечером после окончания одной из суббот отец и дочь уселись за стол и начали высчитывать стоимость свадебного наряда, приглашений и самой свадьбы, а также подержанного холодильника, плиты и купленной с рук мебели, белья и посуды. Общая сумма показалась им чудовищной — 11,200 шекелей. По их подсчетам, Фишелю понадобилось бы работать 72 года подряд, чтобы собрать такую сумму.
«Что же делать?!» — горестно воскликнула Элишева.
«Не беспокойся, — ответил реб Фишель. — Г-сподь позаботился о женихе, Он позаботится и о свадьбе».
Но в душе его не было той уверенности, что в голосе.
Реб Фишель продолжал размышлять и комбинировать, пока однажды не напал на счастливую мысль.
«Элишева, — сказал он, — я продам свои книги! Они наверняка стоят больших денег».
«Папочка, как ты можешь? Наша семья хранила их столько лет!»
«Пустяки! Поверь мне, это не имеет никакого значения, — солгал реб Фишель. — Я же ничего не теряю, продавая книги! Напротив, я выигрываю будущего внука!»
На следующий день реб Фишель аккуратно запаковал пару дюжин имевшихся в доме книг и погрузил их на свою тележку.
Среди его сокровищ был залитый слезами махзор покойного деда, комплект книг Мишны венского издания 1869 года с позолоченным обрезом, экземпляр Торат коганим, напечатанный в Славуте в 1810 году, молитвенник его покойной жены и старинное издание Мидраш Раба без даты.
Стараясь проглотить застрявший в горле комок, реб Фишель втащил свои книги в антикварную лавку «Орлиный взор», которая располагалась в холле иерусалимской гостиницы «Карлтон Рид». Хозяин подозрительно посмотрел на странного гостя.
«Еще один попрошайка, — подумал он и снисходительно спросил: — Чем могу служить?»
«Да вот, — ответил реб Фишель, — я подумал, что вас заинтересуют мои старые книги. Это редкие издания».
«Позвольте взглянуть», — сказал хозяин, пристально глядя на этого явного простака. И, как и подобало хозяину лавки с таким названием, окинул орлиным взглядом принесенные книги.
«Все это стоит не больше ста пятидесяти шекелей, — сказал он. — Но поскольку вы, очевидно, нуждаетесь в деньгах, я готов заплатить двести».
«Как двести? — изумился реб Фишель. — Мне нужно по крайней мере в пятьдесят раз больше, у меня дочь выходит замуж! Вы уверены? Это же очень старые книги!» «Но и очень потрепанные...»
«А что вы хотите — чтобы святые книги были как новенькие?» — наивно
полюбопытствовал реб Фишель.
«Нет, конечно. Но мои покупатели хотят, чтобы старинная книга выглядела как новая. Я могу прибавить еще двадцать пять шекелей — и ни гроша больше».
«Спасибо, не надо», — вежливо ответил реб Фишель, снова упаковывая книги. Он был подавлен. По дороге сюда он уже успел не только подсчитать свои предполагаемые барыши, но и целиком их — тоже в уме — потратить.
Реб Фишель переживал то же самое, что легендарный Лейб Блехер, другой нищий отец из других времен — бедный бреславский хасид и жестянщик, живший в конце позапрошлого века. У Блехера тоже не было приданого для дочери. По мере приближения бракосочетания становилось все очевиднее, что это будет не свадьба принцессы, а свадьба нищенки.
«Папочка! — взмолилась дочь Блехера. — Если ты не можешь устроить мне приличную свадьбу, купи хотя бы свадебный наряд!»
Хасид печально покачал головой: «Доченька, клянусь Всевышним, я и сам хотел бы, но не могу. У меня совсем нет денег».
Дочь отвернулась в слезах. И тут Блехеру припомнились слова «Притчи о достойной женщине», и он мягко и нежно стал напевать дочери старинный напев:
«Оз ве-адар левуша, ветисхак лейом ахарон» — «твердость и достоинство — ее одеяние; радостно смотрит она в будущее…»
Этот напев и стал свадебным нарядом дочери Лейба Блехера. И вот уже двести лет подряд этот напев и эти слова сопровождают свадьбы еврейского народа.
Сравнив свою беду с положением Лейба Блехера, реб Фишель понял, что и он тоже найдет решение. Тревожило его только одно — до свадьбы оставалось всего семь недель.
В это же самое время на другом берегу океана, за семь тысяч миль от Иерусалима, Перец Вайс переживал самые критические минуты своей жизни. Врачи обнаружили у его Этты такую тяжелую болезнь, что даже название ее было не выговорить, не то, что понять, в чем дело. Врачи заявили, что у нее серьезное почечное расстройство, от которого не спасет даже пересадка почки. Они перепробовали все, что могли, но без всякого успеха. Оставалось только молиться.
Потрясенный Перец покинул тихие кондиционированные коридоры больницы и вернулся к себе на Кливленд-Хейтс. Вот уже многие годы эта часть Кливленда была такой же неотъемлемой частью его жизни, как и дом, в котором он жил. Он знал здесь все лавки и всех лавочников, и они тоже знали его. Но теперь его не веселила даже теплая, дружеская атмосфера знакомого квартала; впервые в жизни он чувствовал себя одиноким.
Перец поднял трубку и набрал номер своего сына в Детройте:
«Боюсь, что мне нечего тебе сообщить».
«Неужели врачи ничего не могут сделать?» — спросил сын.
«Они говорят, что уже все перепробовали».
«Что же теперь делать?»
«Молиться».
А тем временем в Иерусалиме положение Фишеля из просто плохого становилось ужасным. В последние недели он пытался подработать на сопровождении американских религиозных туристов. Но плохое знание языка и города весьма затрудняло ему — если не сказать больше — его новый бизнес. Все время, остававшееся от торговли, он проводил теперь в молитвах и ожидании туристов, которые почему-то никак к нему не шли.
Когда этот побочный заработок окончательно съехал до нуля, с ним вместе сошла на нет и фишелева гордыня. В отчаянии он обратился к знакомым, надеясь — весьма, впрочем, безосновательно, — что они одолжат ему необходимые деньги. И конечно, ничего не достиг:
«Извини, Фишель, моя дочь тоже выходит замуж!» «Фишель, дорогой, напомни мне после праздников!» «Фишель, возьми у меня эти десять шекелей. Поверь, если бы у меня были деньги, я бы с тобой обязательно поделился. Но это все, что я могу тебе дать, иначе самому на еду не останется».
Так много знакомых. Так много оправданий. «Не иначе, как есть что-то общее между «нисуин» (женитьбой) и «нисайон» (попыткой), хоть эти слова и произносятся по-разному», — думал Фишель, снова и снова собирая в кулак всю свою решимость.
В один прекрасный день, толкая свою тележку по улице Малхей Исраэль, Фишель добрел до внушительного здания, в котором размещалась ешива Радинских хасидов. В окнах дома красовались цветные стекла, двери были деревянные, а табличка сверкала крупными металлическими буквами. Подойдя поближе, Фишель разглядел надпись на табличке: «Это здание сооружено на средства Алана и Елены Крамер в память о Розе и Гершле Крамерах, Лос-Анджелес, Калифорния, 1981 год».
Реб Фишель был потрясен. «У этих американцев наверняка много денег, если они могут себе позволить такие пожертвования, — пробормотал он себе под нос. И тут его осенила новая мысль. — Если ешива может собрать столько денег на расстоянии, почему бы и мне не попробовать?»
Реб Фишель решительно вошел в помещение. Просторные залы и чистые классные комнаты ничем не напоминали хедер, в котором он учился ребенком. Сразу же за лестницей располагался административный отдел. Он был битком набит столами, пишущими машинками, бумагами… Управлявшая этим хозяйством секретарша выглядела ужасно занятой.
«Извините, — робко обратился к ней реб Фишель. — Я хотел бы задать вопрос. Не может ли ешива мне помочь?»
«У нас есть места в вечерних классах, — сухо ответила секретарша. — Но
общежитие, боюсь, переполнено».
«Нет, нет, вы не поняли. Видите ли, моя дочь выходит замуж, а я слышал, что Америка это страна богачей».
«Ну, я бы сказала скорее, что это страна свободных людей».
«Вполне может быть, но видите ли, я подумал, что, может, мне стоит написать кому-нибудь в Америку. Может, кто-нибудь из ваших жертвователей захочет принять участие в заповеди — выдаче замуж невесты».
Секретарша улыбнулась, но, увидев серьезное выражение фишелева лица, тут же приняла соответствующий вид. Впрочем, ее уже ничем нельзя было удивить.
Попробуй, объясни этому разносчику с его наивными представлениями о жизни, что, несмотря на свое внешнее благополучие, ешива все еще должна банку сотни тысяч шекелей! Чтобы свести концы с концами (не связать, а хотя бы свести поближе) приходится прибегать к услугам специального агентства по рекламе, рассылать пространные подписные листы, звонить сотням людей. И все равно пожертвования далеко не покрывают расходы. А этот бедняк, наверное, думает, что пара-другая жалобных писем обеспечат ему свадьбу дочери!
«Сожалею, — сказала она, отвечая на его робкий вопрос. — Мне запрещено давать такую информацию».
«Но вы должны мне помочь! — растерянно настаивал он.
— До свадьбы остался всего один месяц. Дайте мне несколько имен, я уверен, что это не повредит ешиве. Пожалуйста!»
Однако правила есть правила. Секретарша посмотрела на заваленный бумагами стол в поисках чего-нибудь, что могло бы отвлечь настойчивого шнорера — собирателя пожертвований. Внезапно ее взгляд упал на копию квитанции о пожертвовании в пять долларов, отправленной сегодня некоему Перецу Вайсу. Она с раздражением вспомнила, что каждый год посылает этому Вайсу очередное благодарственное письмо в ответ на его жалкие 5 долларов. Мстительная мысль шевельнулась в ее сознании.
«Послушайте, — сказала она, торопливо выписывая адрес Вайса на чистом листке бумаги, — я дам вам адрес нашего главного жертвователя, но вы уж, пожалуйста, не упоминайте, где его получили, иначе у меня будут неприятности».
«Спасибо! Огромное спасибо!» Реб Фишель был полон признательности. Он крепко стиснул в руке драгоценный листок, убежденный, что Всевышний наконец-то ответил на его молитвы. Этот адрес поможет. Он должен помочь.
В этот же вечер реб Фишель написал письмо, которое — он нисколько в этом не сомневался — должно было решить все его проблемы:
Дарагой мистер Вайс, я скромный разнощик с Ерушалаима. Если Г-споду будет угодно, идинственная мая дочь выходит замуж в том месице. За самую прастую сватьбу и чтоб помочь ей с приданым, нужно 11,200 шекелев. Слава Б-гу, у меня уже есть 584 шекелев пока что.С уважением Фишель бен Зеэв Хаим.
Если будите в Ерушалаиме, приходите обязательно.
Бейт Яффа а-Яшан, Бейт-Исраэль,
Ершалаим
Вторник, 6:00, 21 Сивана
Перец Вайс был в отчаянии. Следующие двое суток должны были показать, правилен ли диагноз врачей. Нервно проходя по коридорам больницы, он почти не замечал окружающего. Все его мысли сосредоточились на Этте и ее здоровье. Рибоно Шел Олам — молился он про себя. — Владыка Мира! Мы с женой старались соблюдать все заповеди. Мы воспитали своих двух сыновей в духе Твоей Торы. Мы старались помочь другим, когда могли. Сохрани нам здоровье, чтобы по-прежнему служить Тебе. Если она умрет, мне незачем жить. Прошу Тебя, умоляю, врачи уже сделали все, что могли. Теперь Твой черед!»
И, так сказать, в поощрение Всевышнего добавил: «Если Ты мне поможешь, я обещаю выполнить любую следующую заповедь, которая мне подвернется, какой бы она ни была!»
Теперь Перец обращал свою молитву к Небу чуть не каждый час. Но состояние его жены оставалось критическим.
Только на рассвете он покинул ее палату и отправился домой. Слишком взволнованный, чтобы уснуть, и слишком уставший, чтобы бодрствовать, он нервно просматривал почту. Среди газет, счетов и реклам он заметил личное письмо из Иерусалима. «От кого бы это могло быть?» — подумал он.
Он вскрыл конверт и с удивлением уставился на корявые рукописные буквы. Орфография была чудовищной, почерк — того хуже. Но просьба Фишеля была абсолютно недвусмысленной: «Пришлите деньги и побольше!»
Перец быстро подсчитал в уме: 10,676 шекелей это по нынешнему курсу около 6,200 долларов. Какой нормальный человек станет просить такую сумму у совершенно незнакомого адресата?!
Он бросил письмо на стол, но тут же снова взял его в руки. «Это, наверное, какой-то розыгрыш. У меня и денег таких нет в наличности… Хотя, конечно, можно было бы взять ссуду в банке… Еще чего! Этот жулик, наверно, разослал сотни подобных писем! Выбросить и дело с концом!»
Но что-то мешало ему так поступить. И вдруг он понял — да это же та самая мицва, о которой он весь день просил Всевышнего. Может, это его последний шанс спасти жену. Но как обрести уверенность?
Снова и снова вертел он в руках злополучное письмо. Обратный адрес на нем был совершенно незнакомым. Исследовал почерк — он никак не походил на почерк тех профессиональных попрошаек, которые когда-либо к нему обращались. Под конец заметил приписку: «Если будите в Ерушалаиме, приходите обязательно». Нет, так пишут только всерьез.
Едва дождавшись утра, Перец отправился в больницу проведать жену. За ночь в ее состоянии не произошло никаких изменений. Придвинув стул к ее кровати, Перец стал неторопливо рассказывать о своей клятве и странном письме.
Этти улыбнулась слабой улыбкой.
«Письмо пришло очень вовремя. Но я не думаю, что мы можем позволить себе такие расходы».
«Ты, наверное, права. Но интересно, не правда ли?»
Реб Фишель тоже возносил молитвы к Всевышнему. Прошло десять дней, но ответа на его письмо по-прежнему не было. Элишева нервничала куда больше, чем полагается невесте с приближением свадьбы.
«Что ты намерен делать? — добивалась она у отца. — Люди уже спрашивают меня, когда свадьба».
«Понадобилось четыреста лет, чтобы вывести евреев из Египта, и еще сорок лет, чтобы вывести их из пустыни. Учитывая это, ты могла бы подождать еще несколько дней. Если к десятому числу мы не получим ответ, мы просто отложим свадьбу».
«Отложим свадьбу? Как это? Я же уже всем сказала!»
«Ну, и что? Скажешь еще раз. Не могу же я потратить деньги, которых у меня нет! Я написал этому человеку в Америку, сколько мне нужно. Наверно, он не может найти свою чековую книжку, вот и все!»
«Хоть бы нашел ее поскорее и не начал потом искать авторучку!»
Перец Вайс стоял в очереди к управляющему банком. «Что мне стоит заказать ссуду? — мысленно оправдывался он. — Кто знает, может, мне вообще откажут».
Выслушав его рассказ, управляющий поделился своим профессиональным мнением. «Не будьте дураком! Откуда вы знаете, что письмо настоящее? А если даже настоящее, с какой стати давать ему все шесть тысяч? Этот парень наверняка разослал сотни таких писем. На вашем месте, я бы послал ему пару сот долларов, и дело с концом!»
«Вы, наверное, правы, Но я бы все-таки хотел получить ссуду. Решить я всегда успею потом».
Через два дня Перец получил банковский чек. Состояние его жены не изменилось.
Это можно было считать хорошей новостью. Плохой новостью было то, что дата свадьбы фишелевой дочери неумолимо приближалась. Переца терзал страх. «А что, если управляющий прав? А с другой стороны, что, если кто-то другой пошлет ему эти деньги раньше? Тогда я все провороню. Лучше поспешить!»
Дрожащими руками он выписал чек, потом тут же разорвал его. «Как это может быть? — изумленно спросил он сам себя. — Я хочу послать 6,200 долларов совершенно незнакомому человеку!»
Он шагал по комнате, надеясь прийти к какому-то решению, но в его сознании все время вставал образ жены, лежащей на больничной постели. Потом он решительно подошел к столу, быстро выписал чек и сунул его в конверт. Он уже заклеивал его, когда зазвонил телефон.
«Мистер Вайс? — Это был врач Этты. — Вы верите в чудеса?»
«Не знаю. А что? Что-нибудь случилось?»
«Последняя рентгенограмма показала, что увеличенная почка вашей жены явно пошла на улучшение. Она еще не совсем выкарабкалась, но можно смело сказать, что чудо произошло!»
В назначенный день — десятого Сивана — солнце, как всегда, залило ярким светом холмы Иерусалима. Наступил последний срок, поставленный Фишелем. Если деньги не придут, свадьбы не будет.
Взволнованная Элишева и ее лихорадочно возбужденный отец никак не могли дождаться почтальона. Когда же он, наконец, явился, принеся всего лишь счет за телефон и листовку местного сиротского дома, оба поняли, что все потеряно — надежды больше нет.
«Ну, что ж, теперь мы, по крайней мере, знаем волю Всевышнего, — тихо сказал реб Фишель. — Ты бы лучше сказала своему жениху, что у тебя изменились планы. Потом предстоит еще оповестить всех остальных. Если Пинхас согласится подождать, все в порядке. А если нет…»
Элишева в слезах выбежала из комнаты. Она медленно шла по улице Хаима Озера, когда вдруг ее остановил посыльный.
«Вы случаем не знаете, где тут живет некий Фишель Лифшиц?»
«Знаю… а зачем он вам?»
«Да я уже минут десять бегаю по этой улице, никак не могу найти. Это что, в подвале?»
«Да, в подвале, — начала было Элишева. — А в чем дело?»
«Я должен вручить ему заказное письмо…»
«Я его дочь. Можете отдать его мне!»
Когда они дрожащими руками вскрыли конверт, из него выпал чек; ровно 6,200 долларов и ни копейкой меньше.
