СБП. Дни Мошиаха! 19 Адара II 5784 г., шестой день недели Цав | 2024-03-29 11:21

Шика

Между царедворцами побежал приглушенный шепоток, иные вообще повернулись спиной к умирающему параду, как вдруг их точно подбросили мерные удары, сотрясавшие сухую утоптанную землю. Тяжело печатая шаг, в безупречном строю, сверкая на солнце гранями неподвижных штыков, четыре тысячи — как один — проходили по полю.

2494 (0) мин.

Эта правдивая история началась примерно полтора столетия назад в маленьком городе Ружин. Среди евреев, приехавших сюда на новогодние праздники к праведнику Ребе Исроэлю, был и скромный учитель Йеошуа из украинского села Лукьяновка. Во время общего веселья великий Ребе внезапно поднял глаза, внимательно оглядел присутствующих и подозвал к себе меламеда.

— Мазл тов, Йеошуа, — сказал праведник. — Хочу тебя поздравить. В этом году, с Его помощью, придет к тебе удача, и обретешь ты со временем великое богатство. Но когда счастье улыбнется тебе, не забывай о бедных и помогай своим братьям. Лехаим, евреи, лехаим!..

Слово праведника — великое слово. Густая толпа немедленно окружила Йеошуа, знакомые шумно его поздравляли, а богатые евреи, из приехавших в Ружин, начали звать в компаньоны.

Но меламед отказался.

— Спасибо, — отвечал он каждому, — но что подумают люди, если я разбогатею в партнерстве? Скажут, это ваша заслуга. Пусть лучше сбудется благословение Ребе и богатство мое начнется, как Он пожелает.

Строптивый меламед не принял также любезных предложений о помощи и займе, а по окончании праздников — приглашений разделить с ним место в коляске.

— Благодарствуйте, — говорил Йеошуа, — но чего ради вам испытывать неудобства? Я все еще простой учитель и уйду из Ружина, как пришел. Пешком.

Он приветливо со всеми распрощался и отправился к себе в Лукьяновку, расположенную под Киевом. Путь был не близким, но это не пугало привычного к странствиям Йеошуа, однако, вскоре он пожалел о своей строптивости. Осенний холодный ливень легко промочил насквозь его потертый кафтан и было не унять противной зябкой дрожи.

Где можно укрыться от проливного дождя, застигшего еврея в дороге между украинскими селами? Только в придорожном трактире. Едва заметив вывеску, Йеошуа прибавил шагу. Вбежав под козырек, нависший над крыльцом, он перевел дыхание, содрал о железную скобу прилипшую к сапогам тяжелую глину и, сняв котомку, потянул на себя дверь. Распахнул… и в замешательстве остановился. Вместо украинских мужиков и проезжего торгового люда, он увидел множество вышитых золотом военных мундиров. На убогих скамейках, за грубыми столами сидели офицеры какого-то полка его императорского величества государя-императора Николая Первого и внимательно слушали раскрасневшегося черноусого капитана.

Никто не обратил на Йеошуа внимания. Он осторожно пробрался в дальний угол, немедленно заказал горячий чай и, согреваясь, стал невольно слушать пьяноватого капитана.

Тот рассказывал вроде бы старинную русскую сказку, где были живая и мертвая вода, прекрасная царевна и Кащей бессмертный, но говорил как-то странно, словно дурачась: «Тогда я вскочил на Серого волка и мы перепрыгнули через огненную реку, но Змея Горыныча это не остановило. Пришлось мне выхватить меч-кладенец…» Самое удивительное, что насмешливо улыбавшиеся офицеры, согласно кивали головами и время от времени выкрикивали: «Очень может быть» или «Весьма правдоподобно!»

— Что здесь происходит? — шепотом спросил Йеошуа проходившего мимо трактирщика.

— Господа офицеры со скуки забавляются, — так же шепотом ответил хозяин… — Занес их сюда дождь, карт с собой не оказалось, вот и выдумали забаву. Каждый выложил сто рублей, а правило такое: по очереди плетут небылицы, чтобы никто не поверил. А если крикнут: «Врешь!» — значит и выиграл. Вон видишь, — глаза трактирщика жадно блеснули, — какая куча денег возле полковника?!..

Капитану прокричали: «Браво!», и кто-то ехидно добавил: «В жизни не слышал более правдивой истории!» Следующий, судя по офицерским лицам, врал совсем уж плохо, что-то путаное о приключениях при дворе королевы Англии.

Согревшийся Йеошуа вполуха прислушивался к офицерским сказкам. «Ничего у них не получится, — размышлял он, иронически поглядывая на неумелого рассказчика. — Затеяли детскую игру, но где это видано, чтобы дети добровольно выбрали победителя? Никогда! Любому меламеду хорошо известно… Эх, моя бы воля, да их мои три слова на скамейках подбросят! — он осторожно оглядел офицеров и не заметил пьяных. — А может быть рискнуть, ведь, слава Б-гу, на мне благословение Ребе?!»

Затянувшаяся игра, сделалась скучной, и офицеры с видимым облегчением зааплодировали последнему рассказчику.

Ну, что ж, господа, — сказал красивый и бравый полковник, — мы изрядно потешились, победителя нет, на этом и покончим. Заберите ваши деньги…

— Если хотите, господа, — послышался спокойный голос, — я могу сказать вам такое, что вы закричите: «Ложь!»

Офицеры, впервые заметившие еврея, сердито нахмурились, кто-то громко сказал: «Что за наглая морда? Плетей ему, плетей», но полковник остановил их быстрым жестом, и глаза его загорелись. — А почему бы и нет, господа? — спросил он, усмехаясь. — Разве мы условились не принимать посторонних?

Из уважения к командиру офицеры промолчали.

— Никто не возражает? Прекрасно! — полковника явно забавляла выходка еврея. — Давай сто рублей и начинай.

— У меня нет денег, — смущенно сказал Йеошуа.

— Однако ты хочешь рискнуть?.. Забавно. Какой же ты предлагаешь залог? — и, не дождавшись ответа, повернулся к офицерам. — Хотите принять участие, господа? Сто плетей еврею на крыльце против наших денег!

Офицерам понравилась жестокая шутка и все захохотали.

— Согласны, согласны! — закричали они наперебой. — Отменно выпорем наглеца!

Не передумал? — спросил полковник.

— Не передумал, — сказал Йеошуа и дерзко оглядел сидевших за столами. — Мне доподлинно известно, господа, что ваш командир — еврей!

Последовало долгое молчание, затем офицеры, как один, повскакали с мест.

— Врешь, жидовская морда! — загремели гневные голоса. Кто-то в бешенстве потянул из ножен саблю…

— Остановитесь, господа! — закричал согнувшийся от смеха полковник. — Клянусь честью, еврей обвел нас вокруг пальца и честно выиграл деньги!

Офицеры с ворчанием уселись, а полковник подозвал к себе Йеошуа.

— Можешь взять эти деньги, они твои, — он с интересом рассматривал мокрый кафтан и ермолку на голове меламеда. — Скажи, как тебя зовут, остроумный еврей?

— Йеошуа, — он аккуратно сложил ассигнации и спрятал пачку в карман, — но русским это имя трудно выговорить. Они предпочитают называть меня Шика.

— Шика… — полковник медленно повторил незнакомое имя. — Пусть будет Шика. Откуда ты, из каких мест?

— Из Лукьяновки, господин полковник. Может знаете такое местечко под Киевом?

— Очень хорошо! — почему-то обрадовался полковник. — Выходит, мы почти соседи. Запомни Шика, меня зовут полковник Булганин. Будешь в Киеве, узнай, где находится наш полк и обязательно зайди ко мне. Ты, я вижу, умный человек, и у меня есть к тебе предложение…

Дождь утих, офицеры расплатились с трактирщиком и отбыли. Вместе с ними ушел Йеошуа. Не к чему было задерживаться в трактире, где свидетели его успеха жадно поглядывали на оттопырившийся карман. Он снова месил сапогами размокшую глину, но на этот раз дорога казалась легкой. «Как быстро сбылось благословение Ребе, — размышлял Йеошуа. — Просто чудо какое-то! Или еще не сбылось?.. Конечно, две тысячи рублей — большие деньги, просто немыслимые деньги для маленького меламеда. Но разве это богатство?.. Тем более Ребе говорил о „великом богатстве“!.. Ох, кажется не миновать мне полковника Булганина. Он — вроде бы добрый человек, но его офицеры!.. Что им стоит схватить беззащитного еврея и всыпать в отместку за проигрыш обещанные сто плетей?!..»

Несколько дней Йеошуа ломал себе голову, пытаясь понять, зачем он понадобился бравому полковнику, но сто догадок не заменят одного ответа. В конце концов, он махнул рукой и, уповая на благословение Ребе, отправился в Киев.

У ворот гарнизона меламед назвал свое имя и, прежде чем дежурный унтер-офицер прогнал его прочь, сказал: «Меня ожидает господин полковник!» Унтер-офицер ушел, недоверчиво пожимая плечами, но вскоре вернулся, с почтительным выражением на лице.

— Проводи жида к его высокоблагородию, — приказал он солдату. — И быстро: одна нога здесь, другая там. Приказано привести немедленно…

Трепещущего еврея ввели в красивый зал офицерского собрания, где нетерпеливо прохаживался полковник.

— Здравствуй, Шика, — сказал Булганин приветливо, — садись и слушай… Мне все равно кто ты такой и чем занимаешься. для меня главное, что ты умный человек. А если еще и честный, тогда цены тебе нет. Впрочем, я слышал, евреи — честные коммерсанты… А предложение у меня такое: не хочешь ли ты стать нашим полковым подрядчиком?

Опешивший Йеошуа даже привстал со стула.

— Мне нужен человек, — уточнил полковник, — который будет честно покупать продукты и честно кормить солдат…

— А разве нет у вас своих подрядчиков? — спросил Йеошуа.

— Моя бы воля, — круто отрубил Булганин, — я бы их всех повесил на ближайшем суку. Воры, наглые норы… Выгонишь одного — и другой такой же. Это надо уметь, чтобы капуста всякий раз была червивой, картофель — гнилым, рыба — обязательно с душком, а мясо — протухшее. У меня не полк, а вечный лазарет: из четырех тысяч солдат по крайней мере четверть постоянно болеет… Ну как, Шика, пойдешь ко мне интендантом?

— Да! — ответил Йеошуа бесстрашно, хотя вся его коммерция до сих пор сводилась к умению выкручиваться и жить на жалкие гроши. Родители детей, которых лукьяновский меламед обучал премудрости Торы, были, как правило, очень бедны. Но теперь Йеошуа ничего не боялся: за ним стояло благословение Ребе, а за благословением — воля Всевышнего.

— Ну, смотри, Шика, — сказал довольный полковник. — даю тебе месяц сроку — тогда и будет у нас окончательный разговор…

Подрядческая работа — дело нехитрое, но по плечу оно только трудолюбивым. Нужно встать до зари и повсюду поспеть, чтобы вовремя заказать, оплатить и увезти без задержки. Простое дело, но хлопотливое, а прежние поставщики, видно, были ленивы: закупали помногу, но редко, отчего все и портилось. Либо того хуже, были мошенниками и за бесценок скупали тухлое или гнилое. Йеошуа ни о чем подобном не помышлял, чуть свет отправлялся на киевский рынок, сам следил, чтобы все было свежим… две недели спустя полковой лазарет опустел. А через месяц, когда были сведены денежные расчеты, вдруг обнаружилась в полковой казне изрядная экономия — честный Шика ни копейки сверх положенных процентов в карман не положил. Услышав об этом, полковник позвал к себе еврея и сказал:

— Молодец, Шика, я в тебе не обманулся! Считай себя отныне военным интендантом пехотного полка его императорского величества Николая Павловича, которому мы служим верой и правдой. Впрочем, вера у тебя, Шика, какая-то своя, значит, служи нашему царю-батюшке правдой вдвойне.

Служить, так служить. Только не царю Николаю Палкину, как прозвали тирана за пристрастие к палочной дисциплине, а доброму и справедливому человеку — полковнику Булганину, может быть, единственному в армии офицеру, который не считался с жестоким императорским наказом: «девятерых новобранцев можно насмерть забить, но десятого — извольте сделать настоящим солдатом». И били беспощадно и многих уносили на кладбище, да что толку, если под «настоящими солдатами» царь понимал каких-то сказочных чудо-богатырей, способных «печатать» безупречный шаг, не клонясь и не шатаясь под тяжестью твердого заплечного ранца и огромной винтовки с мощным штыком. А в ранце хранилась вся солдатская амуниция и полный боевой запас, отчего он весил ровно восемьдесят прусских фунтов (40 кг). Такой груз и на спину поднять тяжело, где уж тут вышагивать с ним километр за километром стройными — как требовал царь — рядами. Поэтому за марширующими колоннами постоянно тянулись одинокие подводы, готовые увезти в лазарет потерявших сознание. Господа офицеры не знали пощады, потому что, в свою очередь, не ждали ее от царя. На каждом смотре, которые император устраивал внезапно, летели офицерские головы: кого-то понижали в чине, даже разжаловали в рядовые или отсылали служить в пустынные и дикие края, где тоска — хоть повеситься! Вот и старались офицеры, солдатских спин не щадя, тем более, что самодержец с необычайной щедростью жаловал отличившихся.

Единственный, как уже было сказано, кто не истязал своих солдат изнурительными походами, был полковник Булганин.

— Сколько солдата не мучь, — говорил он доверительно близким друзьям, — все равно нашему царю-батюшке не угодишь. Зачем же тогда их калечить?! Пусть себе маршируют с винтовками да пустыми ранцами. Научатся строй держать, ну и ладно. Полная выкладка — не для парадов, а для военных баталий.

— А как же императорский смотр? — сомневались друзья-офицеры.

— На все воля Божья, — отвечал Булганин. — Осердится царь, я один в ответе, а пронесет стороной — тем более слава Б-гу. Зато совесть у меня чиста: нет на моей душе безвинно загубленных жизней…

Так и продолжалось до поры до времени. Солдаты булганинского полка весело шли на занятия и с песнями возвращались в казармы, где поджидал их неслыханный в николаевской армии обильный и вкусный обед. Но сколько веревочке не виться, говорит поговорка, всему наступает конец. Еще и года не прослужил Йеошуа интендантом, как из Петербурга в Киев поступило грозное сообщение: в скором времени государь собирался навестить столицу Украины и первым делом желал устроить военный смотр. Нарушив обычное правило, император заблаговременно извещал о своем приезде и просил командира украинского войскового корпуса подтянуть своих солдат, чтобы не ударил он в грязь лицом перед именитыми гостями. Царю угодно было пригласить на парад прусских генералов, а немецкая армейская выучка считалась в Европе образцовой.

Командующий украинским корпусом схватился за голову и на дивизии обрушились приказы один страшнее другого. Засвистели в воздухе гибкие прутья-шпицрутены, выпрямляя спины нерадивых, потянулись к лазаретам подводы, и солдаты брели с учений, словно возвращаясь с поля брани. Только в полку Булганина по-прежнему звучала песня.

— Побойтесь Б-га, господин полковник, — говорили осторожные, — не играйте с огнем. Николай Павлович доброты не понимает, а на расправу куда как скор.

— Б-г не выдаст, так и государь не съест, — отшучивался Булганин и уверял, что удальцы-молодцы его не подведут. — А если что не так, — добавлял он спокойно, — беда невелика. Умел я ослушаться батюшку-царя, сумею и ответ держать. Ничего, и в Сибири люди живут!

Только и было замечено, что ближе ко времени смотра полковник несколько помрачнел. Но то на людях. А наедине, либо с теми, кого не нужно было стесняться, полковник Булганин не скрывал своей обреченности.

В урочный день, как обычно, Йеошуа принес Булганину отчет о расходах.

— А, Шика! — сказал полковник без обычной улыбки. — Ну, давай, показывай бумаги, так и быть посмотрю напоследок.

— Почему напоследок? — не понял Йеошуа.

— Как, Шика, неужели ты не знаешь, что послезавтра царский смотр?

— Конечно, знаю.

— А что наш царь-батюшка на расправу скор и крут, тоже слышал?

— Кто не слышал!

— А что я солдатам послабление делал и с заплечными ранцами маршировать почти не учил, тоже заметил?

— Конечно…

— Ну так, умная голова, сложи два и два и получишь четыре. Как зашатается наш полк под тяжестью ранцев в два с половиной пуда весом, тут и будет мне расплата. Хорошо, если не разжалуют, но куда-нибудь в глушь обязательно сошлют… Вот какие дела, братец Шика, ну, давай, просмотрю в последний раз твои расчеты.

Полковник небрежно перелистывал записи: знал, что у Шики не будет обмана, а Йеошуа, стоя рядом, помалкивал и размышлял.

— Из каждого положения, — сказал он внезапно, — каким бы трудным оно ни казалось, всегда есть выход, господин полковник. Вот только боюсь, не рассердит ли вас мой совет?

Булганин вопросительно поднял брови.

— Смотря о чем речь?

— О царском смотре, естественно.

Полковник было нахмурился, однако, смешное пересилило и он искренне рассмеялся.

— Спасибо, Шика, развеселил! Вот уж не думал, что могу еще смеяться! Не бойся, говори, мне даже интересно послушать, что мой знаток в говядине и капусте может посоветовать русским офицерам, которые дрожат, как дети, перед царским парадом?

— Мой совет очень прост, господин полковник, — ответил Йеошуа, не колеблясь. — Все дело, как я понимаю, в заплечном ранце, ведь сорок килограммов — это не шутка, от них и у сильного ноги заплетутся. Но, спрашивается, зачем нести этот груз на парад? Это же не военный поход, не война… Нужно выпотрошить ранцы, наполнить их, предположим, легкой соломой, а сверху, как и положено, уложить солдатское белье. Ранцы-то твердые, следовательно, никто ничего и не заметит…

Полковник безмолвно смотрел на интенданта круглыми от изумления глазами.

— Вы не беспокойтесь, господин полковник, — торопливо закончил Йеошуа, — никто и слова не проронит. Солдаты вас любят, они за вас в огонь и воду пойдут, и господа офицеры тоже…

— Шика, — сказал полковник, вставая, — твоими устами сейчас говорил Соломон премудрый. Спасибо тебе, а теперь уходи и молчи. И передай дежурному, чтобы немедленно позвал ко мне всех офицеров…

Час спустя офицеры разошлись по казармам, а к вечеру полк узнал о командирском плане. Никто из солдат не испугался: четыре тысячи, как один, дали клятву молчания. В утро парада булганинский полк походил на отряд заговорщиков. Без обычных шуток, как перед боем, солдаты одели парадную форму, затем проверили друг у друга переупакованные накануне ранцы и горе было тому, кто по небрежности не снял прилипшие соломинки.

Волей жребия, а может командира корпуса, конечно, знавшего о порядках в булганинском полку и не ожидавшего от его солдат больших успехов, им выпало идти последними. Но и в этом была удача. Пока первые полки, изнемогая от тяжкого груза, стояли навытяжку, готовые в любое мгновение рвануться вперед по команде «Марш!», булганинцы, ожидавшие своей очереди вдалеке от военного плаца и скрытые от царских глаз, свободно отдыхали.

Наконец заиграла бодрая музыка, над полем пролетела громкая команда и выступил первый полк. Он не прошел и десяти шагов, как царская свита смущенно отвернулась от прусских генералов, а император — побелел от гнева при виде позорного зрелища. Замученные многодневными тренировками, уставшие от долгого утреннего ожидания, солдаты еле брели: сбивая ногу, покачиваясь на каждом шагу и звучно цепляясь штыками винтовок, шатавшихся от солдатской слабости.

За первым полком прошел второй, затем третий, одна дивизия следовала за другой и ничего не менялось, разве что кровью наливались от ярости глаза императора. Стиснув зубы, молча смотрел он, как парад превращается в жалкий спектакль, лишь процедил, не разжимая зубов, серому от страха военному министру: «Командира корпуса — из армии — вон!»

Кто-то из свиты негромко сказал: «Последний!» — и облегченно вздохнул. На плацу появился полк Булганина. Между царедворцами побежал приглушенный шепоток, иные вообще повернулись спиной к умирающему параду, как вдруг их точно подбросили мерные удары, сотрясавшие сухую утоптанную землю. Тяжело печатая шаг, в безупречном строю, сверкая на солнце гранями неподвижных штыков, четыре тысячи — как один — проходили по полю. Прямые колонны, твердый интервал, ритмичные и точные движения рук и ног — на плац надвигалась непреклонная сила, сбитая в единое целое — безупречное целое — любовью и преданностью своему командиру. Эта мощь захватывала дух, невольно распрямляла плечи и поднимала головы каждого, кто ею любовался.

Царь переменился в лице. Его глаза счастливо засверкали, на губах появилась улыбка, а левая рука, по привычке засунутая за борт сюртука наполеоновским жестом, непроизвольно освободилась и ритмично рубила воздух в такт ударным шагам колонны.

Потрясенный, уже не сдерживая буйного восторга, он закричал:

— Командира полка — ко мне — немедленно! — и, обернувшись к немцам, спросил надменно: — Такими солдатами можно гордиться, не так ли?!

Генералы, мерно кивнув головами, единодушно выразили согласие. Последний полк, сказали они, действительно может сравниться даже и с прусской гвардией. Но только последний.

Император расцвел от счастья и, протянув для пожатия руку, шагнул навстречу бледному от волнения Булганину.

— Благодарю — мой командир! От имени всей русской армии — благодарю! Ты один на весь корпус порадовал мое сердце. А потому… — Николай сделал паузу, оглянулся на свиту, еще надменнее запрокинул голову и отпечатал громко, так что разнеслось далеко по полю: награждаю тебя — полковник — генерал-лейтенантом корпуса!

Кто-то из придворных ахнул, кто-то удивленно и недоверчиво посмотрел на царя, а прусские генералы вежливо и одобрительно захлопали в ладоши. Награда была действительно царской: из полковников, минуя генерала дивизии, в командиры одного из двенадцати корпусов николаевской армии…

Слово Ребе — великое слово! Не прошло и года, как предсказанное начало сбываться. На очередные новогодние праздники в Ружин в роскошной карете, запряженной шестеркой лошадей, прибыл богатый человек: недавний меламед, а ныне интендант войскового корпуса, приехавший из Киева в сопровождении почетного отряда военной охраны. Не за горами было и предсказанное Ребе «великое богатство». Оно пришло через два года, когда генерал-лейтенант Булганин стал военным министром России, а Йеошуа — интендантом всей русской армии.

Поднявшись на вершину богатства, бывший скромный учитель не изменил завету Ребе, и сохранилось немало чудесных преданий о том, как поддерживал он своих братьев в России.

«СВЕТ» № 23

Опубликовано: 16.06.2004 Комментарии: 0 Поддержите сайт
Читайте еще:
Ошибка в тексте? Выделите ее и
нажмите Ctrl + Enter