В начале 1941 года немецкие войска в любую минуту могли войти в Финляндию. Если бы фашисты перешли границу, участь моего отца была бы предрешена. Имя Аарона Немеса давно навязло у них на зубах: отец был главной опорой евреев, искавших спасения в нейтральной Финляндии. Несчастные беженцы, как правило, без денег и документов, получали убежище в нашем доме. Отец много лет занимался общественной деятельностью, был хорошо знаком с правительственными чиновниками и, к счастью, располагал изрядным состоянием. Он имел возможность быстро получить разрешение на пребывание в стране, оформить новые документы и подыскать беглецам работу.
С приближением войны отцовские подопечные поторопились покинуть Финляндию, а новых беженцев ждать было неоткуда. Лютая зима 1940-1941 г.г. сковала Финский залив и Балтийское море. Нас окружали лед и немцы.
Опекать больше было некого, и отец наконец-то прислушался к голосу благоразумия. Наша семья — отец, мать, младшая сестренка и я — довольно быстро получила американские въездные визы, и 23 марта 1941 года мы уже стояли на пристани в Петсамо. Этот маленький северный порт, расположенный неподалеку от Мурманска, постоянно открыт для судоходства благодаря теплым водам Гольфстрима.
Мы были единственными евреями в толпе пассажиров. Вместе с нами отплывали 69 человек — в основном, бедные финские фермеры, надумавшие во время войны перебраться в Америку. Впрочем, и судно, на котором нам предстояло эмигрировать, было таким же бедным: грузовоз — совсем не приспособленный для пассажиров. Но нам все-таки выделили отдельную каюту, это стоило отцу огромных денег.
Мне только что исполнилось 13 лет, я впервые попал на корабль и вышел в море, качка на меня не действовала, неудобства ~ не трогали, и я искренне радовался предстоящему 12-дневному путешествию до Нью-Йорка. Родители, подверженные морской болезни, отсиживались в большой кают-компании, сестренка играла с девочками фермеров, а я часами простаивал на верхней палубе, не обращая внимания на холодный ветер. Так красиво, когда низкое солнце освещает далекие горы и норвежские шхеры, одетые в красный гранит...
Это случилось на третий день. Я стоял на палубе рядом с высоким молчаливым финном, любуясь спокойным, на удивление пустынным морем. Когда стало темнеть, я вспомнил о Минхо (предвечерняя молитва) и быстро спустился в каюту. Но не успел я прочесть молитву до конца, как корабль вздрогнул от сильного взрыва. Потом была пулеметная стрельба и снова взрывы.
Я испугался, выбежал наверх, и первым, кого я увидел, был мой молчаливый сосед. Он упал навзничь, мгновенно убитый осколками бомбы. Не ушел бы я несколько минут назад в каюту, мы лежали бы рядом.
Корабль горел. Спасательные шлюпки были разбиты в щепки, из развороченной взрывами палубы вырывалось пламя, и перепуганные матросы безуспешно пытались его погасить.
Катастрофа произошла по вине капитана. Он сбился с курса и увел корабль из нейтральных — в английские воды. Обнаруживший нас немецкий летчик не разглядел в наступивших сумерках флаг нейтральной Финляндии и, недолго думая, открыл бомбовые люки.
К счастью, судовая рация уцелела, и мы смогли подать сигнал бедствия. На него откликнулся английский эсминец, патрулировавший неподалеку, и вскоре подоспела помощь. Но родители тем временем натерпелись страху.
Ни одна из бомб не задела кают-компании. После немецкой атаки, выбравшись на палубу, в темноте, суматохе и дыму пожара они не сразу нашли меня. Я закричал: «Меня Минхо спасла!», но им было не до расспросов. Куда-то исчезла сестренка, никто не видел ее с первой минуты паники.
Мама крепко держала меня за руку и с ума сходила от беспокойства; отец, рискуя жизнью, метался по горящим, задымленным коридорам. Все напрасно. Как вдруг, когда английский военный корабль уже швартовался к нашему борту, на палубу вылез перемазанный машинист с нашей Эстер на руках.
Сестренку, как и меня, спасло поистине чудо. В момент бомбежки она оказалась рядом с машинным отделением: видимо, забежала туда, играя. Взрыв оглушил ее, отбросил за какую-то дверь, и она упала без сознания. Когда англичане приблизились, капитан приказал всей команде подняться наверх. Последним из машинного отделения ушел чумазый машинист. Он и сам не мог объяснить впоследствии, что заставило его заглянуть в приоткрытую дверь... Увидев девочку, он подхватил ее и тем самым спас от неминуемой смерти. Коридор уже горел и никто бы не смог туда вернуться.
Мы благополучно перебрались на английский сторожевик и вскоре прибыли на Фарерские острова. До них оказалось всего 20 миль. Похоже, наш капитан не «уклонился» от курса, а здорово заблудился: эти острова лежали глубоко в английских водах, здесь размещалась большая военно-морская база.
Слух о нашем спасении уже облетел Торсхави, и, когда мы спустились на берег, нас поджидала густая толпа. Фарерцы принесли нам — раздетым и озябшим — теплую одежду и разместили в своих домах. Старый рыбак заговорил с отцом по-шведски, а потом отвел нас к себе.
Никто не заболел, сестренка быстро пришла в себя, и мы ежедневно возносили молитвы Всевышнему за тройное чудо: спасение Эстер, мое и всех вместе. Мы были так счастливы, что даже не сетовали на потерю багажа, документов и денег. Тем более, в них не было нужды. Мама заходила в магазины и ей бесплатно давали все необходимое: жители Фарерских островов не имеют себе равных в гостеприимстве.
Единственное, что огорчало отца и меня — вместе с нашим имуществом погибли талес, тфиллин и молитвенники.
Утром, в первый день пребывания на острове, нас навестил командир военной базы, адмирал английского флота.
— Можем ли мы — спросил он, — чем-нибудь помочь вашей семье?
— Сомневаюсь, — ответил папа. — То, что нам действительно необходимо, едва ли отыщется на Фарерах.
— Все-таки о чем идет речь? — вежливо поинтересовался офицер.
— О наших духовных нуждах, — вынужден был признаться отец и рассказал, в чем дело.
— Попробую вам помочь, — сказал адмирал. — Сегодня же телеграфирую в Лондон вашу просьбу и попрошу с первой же оказией прислать необходимое.
Но... вы не должны слишком надеяться. Сами понимаете — время военное.
Мы ждали, но ничего не приходило, время действительно было военное.
Наступил месяц Нисан, приближался Песах, который нам предстояло встречать без вина, мацы и многого другого. Отец отправился на военную базу и попросил продублировать телеграмму. Помимо Англии, он обратился к раввинам Ирландии и Швеции с просьбой помочь одинокой еврейской семье, застрявшей на Фарерских островах.
Адмирал обещал выполнить отцовскую просьбу, но безнадежно пожал плечами.
Немцы намертво замкнули блокаду. Из ста кораблей только пять прорываются невредимыми...
Наконец, наступил Песах, немножко грустный в этом году. Он выпал на канун субботы. Маме подарили пригоршню изюма и она приготовила самодельное вино. Мы уселись вокруг полупустого стола, где стояли картофель и яйца — то немногое, что можно было достать на Фарерах для праздничного сейдера. Все молчали.
— Довольно грустить, — сказал отец. — Все, что делает Всевышний, к лучшему. Мы живы, хвала Ему за это, и пусть наш праздник будет таким же радостным, как дома в Хельсинки...
Он только начал Кидуш, как в дверь постучали. Вошел незнакомый офицер и отдал честь.
— Спешу вас обрадовать, господа, — и видно было, что он действительно рад за нас. — Завтра вы сможете покинуть остров на шведском пассажирском пароходе. Он придет сюда утром, специально за вами. Поздравляю, вас ожидает спокойный, вполне комфортабельный рейс. Правда, вы не сразу попадете в Нью-Йорк. Германия категорически отказалась пропускать корабль нейтральной Швеции с гражданами нейтральных стран на борту в Америку. Но беда невелика. Пароходу разрешено следовать в Бразилию, в Рио-де-Жанейро, а оттуда — легко добраться до Соединенных Штатов... Еще раз поздравляю вас, господа, мне было приятно передать вам хорошие новости.
Офицер откозырял и ушел, мы обрадованно посмотрели друг на друга. Сестра, которой надоели скучные Фареры, захлопала в ладоши. Как вдруг отец нахмурился.
В чем дело, Аарон? — спросила мама.
— Шабат, — сказал отец серьезно, — мы забыли, что завтра суббота, когда не может быть и речи о посадке на корабль. Мы не можем взять на себя такой грех...
Я вмешался. Ведь я был мужчиной, мне уже исполнилось 13 лет.
— Но ведь речь идет о спасении жизни! Даже Тора говорит, что ради этого можно нарушить субботу.
— Ты прав, мой сын, — сказал задумчиво отец. — Нас часто бомбят, здесь нет надежных бомбоубежищ, мы действительно рискуем жизнью. Я уверен, любой раввин согласится с тобой и, не колеблясь, скажет: вы имеете право уехать в эту субботу, но... — голос его окреп. — Всевышний, хвала Ему, позаботился о нашей жизни, а сейчас, мне кажется, Он проверяет крепость нашей веры. Мы должны доказать — она прочна, как никогда... Однако все это слишком серьезно, я не могу решать один. Если вы считаете — надо ехать, пусть так и будет.
— Мы остаемся, — ответила мама.
— Я с вами, — поддержала сестренка, и все посмотрели на меня.
— Как вы можете сомневаться?! — сказал я с обидой.
— Ну и прекрасно, — вздохнул с облегчением отец.
— Вернемся к прерванной трапезе...
Рано утром он побывал на военно-морской базе и сообщил о нашем решении. Английский адмирал был искренне изумлен.
— Я весьма уважаю религиозные убеждения людей, — сказал он отцу, — но, помилуйте, вы играете со смертью. Вам предоставляется, быть может, единственный шанс безопасно пересечь океан. Оставаясь здесь, вы неизбежно подвергаете вашу семью ежедневному риску.
Удивление адмирала разделяли наши новые друзья, спасшиеся вместе с нами, и местные жители. Горячие уговоры продолжались до ухода шведского судна. Оно даже простояло в гавани лишний час, ожидая, что мы все-таки передумаем.
Фарерские рыбаки глубокомысленно качали нам вслед головами, но день спустя произошло событие, избавившее нас и от тени сомнений. Прорвавшийся на Фареры корабль доставил подарок из Дублина: все, необходимое к Песах, и талес, и тфиллин, и Сидур, и Хумаш — для нас с отцом.
Мы провели на острове в общей сложности 40 дней. На 41-й пришло избавление. Англичане остановили финское торговое судно, шедшее курсом на Нью-Йорк, и привели его в Торсхави для проверки. В трюмах оказался безобидный пух, финскому капитану принесли извинения и позволили следовать дальше.
Адмирал попросил финских моряков забрать нас с собой, а когда их капитан отказался, предъявил ультиматум: если еврейская семья не поднимется немедленно на борт, корабль до конца блокады останется в гавани. Капитану пришлось подчиниться.
Через десять дней мы благополучно прибыли в Нью-Йорк, где нас перевели на знаменитый Эйлис-Айленд. Как я уже говорил, все наши документы погибли, и мы очутились в Америке на положении нелегальных эмигрантов. Американцы запросили консула в Хельсинки, но ответ, а вместе с ним и освобождение, пришел только на восемнадцатый день.
Наша удивительная история каким-то образом попала в газеты и к нам зачастили визитеры: родственники финнов, уплывших в Бразилию с Фарерских островов. Но что мы могли им рассказать!.. По расписанию шведский пароход должен был появиться в Рио-де-Жанейро месяц тому назад, в последних числах апреля.
Как выяснилось впоследствии, фашисты в очередной раз нарушили данное слово и где-то в Атлантическом океане потопили беззащитный пароход. Погибли все — пассажиры и команда, ни один человек не остался в живых.
Нас спасла наша крепкая вера в Его Провидение.
