Раввин Ашер Сосонкин рассказал на фарбренгене в «Севен-Севенти» следующую невероятную историю из своей жизни.
Сибирь. Сталинизм. Лагерь заключенных, политические и уголовные — вперемешку. Двое евреев, с совершенно разными вехами жизненного пути, за разное угодившие в эту ссылку, подружились.
Ашер Сосонкин — хабадник, Нахман Розман — командир Красной Армии, которому с детства, может, кое-что и запомнилось из традиций, семья была теплая и хранящая уголек еврейства, но с тех пор в сибирских реках много воды утекло…
Розман смотрел на бородатого Сосонкина и начинал ему подражать. Хотя понимал, что это чревато. Первое, что все знали о Сосонкине — это его легендарный отказ от работы в шабат, который несколько раз привел к конфликтам, но также и принес ему уважение сокамерников. Несколько раз получилось соблюсти субботу. Но Розман? Чтобы такая личность стала соблюдающим евреем? Это казалось противным всякой логике. И, прямо скажем, даже соседи по бараку ему говорили: «Дурень ты, куда лезешь, то — еврей настоящий, а ты — непонятно что, куда тебе суббота, смех один. Ты и ешь-то все, что ни попадя, а Сосонкин живет по понятиям, он только дозволенное в пищу употребляет!»
Красный командир еще больше раззадорился и стал приставать к Сосонкину, чтобы тот научил его, какие виды пищи можно есть. Пришлось научить его основам кашрута, хотя многим было не до них — лишь бы выжить.
Удивительно, но Розмана не оттолкнули суровые правила на фоне суровой же лагерной жизни, и он стал держать ту же планку кашрута, что и Сосонкин.
Дальше интерес его перекинулся на молитву. Вот бы достать сидур! Но, конечно, пришлось ограничиться фонетическим вариантом, — переписыванием молитвы русскими буквами в транскрипции. Розман получил от Сосонкина такой список молитв, и радости его не было предела. Видать, что-то из детства вспоминалось, какие-то образы всплывали, и он попадал в мир, где столько любви и тепла…
Приближалась Ханука. Ашер Сосонкин имел свой план: всякий раз после лагерного ужина копался в мусоре, доставая жестяные банки из-под сардин. Надо бы побольше таких набрать, будет вроде плошек для ханукального светильника.
Но красный командир Розман тоже знал, что такое Ханука, и он вставил свое веское слово: «Нет, уж гулять, так гулять! Заплатим местному умельцу пару рублей, и он нам сделает художество, так, что любо-дорого будет посмотреть! Праздник ведь!»
На территории лагеря был кузнечный цех, мастер переплавил жестяные банки из-под консервов, выполнил заказ, и Ханукия вышла на славу.
Рав Ашер очень опасался последствий, но друг его был полон такого энтузиазма, что охлаждать его не хотелось.
Евреи, которые жили в том бараке, были очень горды такой ханукией, по вечерам они дружно усаживались и смотрели на огоньки, слушали истории, которые рав Сосонкин им рассказывал. После десяти вечера никакого шухера не ожидалось, время — личное, свободное. Но, с другой стороны, поскольку бараки были деревянные, за зажигание светильника можно было схлопотать.
И вот, в пятую ночь Хануки, заявился проверяющий. Вроде одет как комендант, а никто такого коменданта не знал. Время также необычное для поверки.
«Не на поверку он явился, а специально тебя на месте преступления застать, — прошептал на ухо Сосонкину один из друзей, — Беги, хватай ханукию и швыряй ее в сугроб, скажешь — ничего не знаю ни про какие дела».
Так бы и поступить, да только — уж больно дорога она была, эта необычная, изготовленная мастером по жести, ханукия. Как можно вышвырнуть ее прочь?
…Офицер зачитывал список. Перекличка заканчивалась. За спиной у Сосонкина все еще горело пять огней.
И тут произошло нечто мистическое. Офицер посмотрел на огоньки, потом на Сосонкина. Сделал шаг в его сторону. Стал вслух считать огни. «Раз, два… пять. Пять?» — спросил он Сосонкина.
— Пять, — отвечал тот без вызова, но и без страха.
Офицер кивнул, снова вернулся к списку и дочитал его до конца. Потом вышел из барака деревянными шагами.
…Никто в других бараках не знал, кто это и почему делал поверку в неурочный час. Коменданта или офицера такого не было на территории.
Загадку эту рав Сосонкин не разгадал и по сей день. Было решено, что пророк Элияу приходил проверить, хорошо ли евреи справляют праздник. Убедиться, что правильно зажгли, точно по числу ночей.
…А кто сказал, что Элияу не умеет говорить по-русски?
