СБП. Дни Мошиаха! 19 Адара II 5784 г., шестой день недели Цав | 2024-03-29 10:30

Долгая дорога домой

Грех повлек за собой очередной грех. Жизнь моя перестала быть прежней жизнью прилежного йешиботника. Шаг за шагом я совершил ровно десять проступков, о которых Ребе упоминал. Причем последний из них был самым тяжелым и суровым.

2641 (1) мин.

Мятежные 60-е — бурный период в истории человечества. Гагарин первым покоряет космос, в ответ на что Армстронг первым ступает на Луну. В Израиле проводят суд над одним из главных нацистских палачей Эйхманом. «Битлз» своим рок-н-роллом «ставят на уши» чопорную Англию и заодно весь мир. В США от пули убийцы-фанатика погибает Джон Кеннеди. В Южной Африке производят первую операцию по трансплантации сердца. Израиль побеждает в Шестидневной войне... Миру неспокойно, миру неймется, мир жаждет бури.

И вот, на фоне всех этих событий и словно не замечая их, хабадники, следуя указанию Ребе Короля Мошиаха, с еще большей энергией приступают к распространению источников хасидизма. Ребе, который постоянно держит руку на пульсе планеты, чувствует и осознает, что бурлящий и кипящий мир может спасти сейчас только Тора.

В те дни учение хасидизма ХАБАД, как и сама активная деятельность хабадников, приветствовалось далеко не всеми кругами ортодоксального еврейства. Но все же любавичские хасиды самоотверженно «проникали» во многие йешивы и синагоги и там тайно проводили уроки по Тании и другим основополагающим трудам философии хасидизма. Руководители вышеупомянутых учреждений зачастую закрывали глаза на это «незаконное вторжение», хотя и старались не предавать дело излишней огласке...

...Еще с юных лет у Йоэля проявился особый талант в области изучения хасидизма. Самые сложные концепции он способен был разложить на составные и объяснить настолько доходчиво, что их мог понять даже несведущий. Вскоре молодой раввин был «откомандирован» в Лейквуд (Нью-Джерси), где располагалась (и располагается поныне) одна из самых известных йешив литовского направления. Там он организовал «подпольный кружок» по изучению Тании и в своей деятельности преуспел. Он даже приобрел своих поклонников. Были, конечно, и такие, кто опасался приходить на занятия. Но даже они относились с большим уважением к молодому хасидскому раввину и порой беседовали с ним — до или после очередного урока.

Среди студентов лейквудской йешивы выделялся своими знаниями и способностями один молодой человек, по имени Шломо. Он обладал блестящей эрудицией, великолепной памятью и завидной целеустремленностью. Мир Талмуда был для него родным домом, где он чувствовал себя спокойно и уверенно. Хотя Шломо и был наслышан о занятиях по хасидизму, которые, по словам товарищей, проводил у них в йешиве какой-то чуть ли не гениальный молодой раввин, он не проявил к этому особого интереса. Раввин, правда, оказался неплохим знатоком Талмуда. Время от времени Шломо с ним беседовал, но не более того. Йоэль пытался во время этих встреч уговорить молодого человека прийти на урок хотя бы однажды, но тот каждый раз вежливо отклонял предложение.

Так продолжалось довольно долго. И вдруг в один из дней молодой человек обратился к Йоэлю с неожиданной просьбой: помочь встретиться с Любавичским Ребе. Йоэль, не подав даже виду, что эта просьба потрясла его до глубины души, пообещал устроить встречу.

В этот же день, приехав обратно в Кроун-Хайтс, Йоэль прямиком направился в секретариат «Севен Севенти».

«Аудиенции с Ребе расписаны на несколько месяцев вперед, — развел руками секретарь. — Вы это знаете не хуже меня». Йоэль объяснил важность предстоящей аудиенции и настоял на том, чтобы тот поискал хотя бы маленькое «окошко» в плотном расписании Ребе. Усилия принесли плоды. Секретарю удалось найти одну свободную минуту для встречи в следующий понедельник.

Йоэля тревожил вопрос, не смутит ли его нового знакомого столь поздний час аудиенции или чересчур короткий промежуток времени. Но, на удивление, тот совершенно спокойно воспринял сообщение Йоэля и сказал, что одной минуты ему будет вполне достаточно.

В воскресенье вечером Йоэль привез Шломо в Кроун-Хайтс. Заблаговременно они пришли к кабинету Ребе и стали ждать приема. Йоэль коротко проконсультировал своего знакомого, как следует вести себя во время встречи с Ребе. Тот терпеливо слушал и вежливо кивал головой. Вскоре подошла его очередь. Дверь кабинета открылась и закрылась, и Йоэль, на этот раз не скрывая волнения, принялся ждать.

Прошла минута, затем вторая, третья. Йоэль то и дело поглядывал на часы. Пять минут... Десять... Несколько раз следивший за порядком приема секретарь Ребе входил в кабинет, но каждый раз выходил и удивленно разводил руками.

Прошел ровно час, и молодой человек, наконец-то, вышел из кабинета. Он был по-прежнему спокоен (во всяком случае — внешне) и задумчив. Все вопросы Йоэля повисли в воздухе. Шломо, не говоря ни слова о встрече, вежливо распрощался с Йоэлем и отбыл обратно в Лейквуд.

Заинтригованный происшедшим (шутка ли — целый час в кабинете у Ребе!), Йоэль решил во что бы то ни стало разузнать подробности встречи, но молодой человек отгородился стеной молчания, допуская лишь время от времени общие фразы — вежливые, но холодные. Йоэль не хотел быть назойливым. В конце концов, у молодого человека могли быть для молчания вполне веские причины.

Встречи между Йоэлем и Шломо происходили с этого дня все реже и реже, пока, наконец, контакт между ними не оборвался полностью.

Прошло несколько лет.

Однажды, идя по Кингстон Авеню, центральной улице Кроун-Хайтса, Йоэль услышал, как трижды просигналил автомобиль, после чего кто-то окликнул его по имени. Он обернулся и увидел, как ему из окна автомобиля машет рукой незнакомый человек. Йоэль подошел поближе, присмотрелся. Он явно видел этого человека впервые — типичный американец. Откуда же он его знает и для чего позвал?

Незнакомец продолжал улыбаться. «Неужели вы не помните меня, реб Йоэль?» — заговорил он на идиш. Совершенно сбитый с толку Йоэль пожал плечами. Только сейчас он заметил крошечную вязаную ермолку в пышной шевелюре незнакомца. «Постарайтесь, реб Йоэль, — продолжал тот. — Помните — Лейквуд, йешива, занятия по Тании... Молодой человек, гордо отвергающий любые попытки заманить его на эти уроки... Вспоминаете?» «Шломо!..» — ахнул Йоэль. Незнакомец кивнул и снова улыбнулся: «Да, это я, — и спохватился. — Да вы садитесь в машину».

Йоэль принял приглашение, и уже через несколько минут они разговорились. Оказалось, что Шломо давно разыскивает его. Дело в том, что он хотел бы изучать философию хасидизма. «Вижу, вас многое удивляет, — сказал он. — Эта неожиданная встреча, мой внешний вид, моя просьба... Думаю, пришло, наконец, время рассказать вам историю моей жизни...»

...Как-то раз, погрузившись в изучение Талмуда, Шломо столкнулся с трудным вопросом. Он напряг все свои силы, призвал на помощь свою недюжинную логику, но решить задачу не смог. На следующий день он обратился к своим друзьям, затем — к преподавателям, но и их ответы не смогли его удовлетворить. Внезапно у Шломо появилась смелая мысль. Ведь он столько слышал о гении Любавичского Ребе! Кроме того, у этого молодого хабадского раввина, который преподает у них Танию, имя Ребе с уст не сходит! Почему бы не проверить, наконец, насколько этот Ребе силен в Талмуде?

Так возник повод для аудиенции. Минута, конечно, это не так много, но все же достаточно для того, чтобы понять, действительно ли Любавичский Ребе такой великий мудрец, как о нем говорят. К величайшему удивлению Шломо, Ребе дал ему ответ в течение 45 секунд. Предложенное решение было ясным и безупречно логичным. Растерянный Шломо собрался уже было уходить, как вдруг Ребе остановил его. «Скажите, — спросил он, — вы изучаете хасидизм?» Шломо пожал плечами и объяснил, что против хасидизма ничего не имеет, но этот путь не для него.

«Но изучение хасидизма жизненно важно, — заметил Ребе. — Благодаря ему еврей становится по-настоящему богобоязненным. А иначе можно потерять ощущение Б-жественности Торы. И если это случается, весь его образ жизни идет насмарку». Шломо ответил, что искренне ценит заботу Ребе, но, с Б-жьей помощью, он как раз таки в себе уверен. Он твердо стоит на пути Торы, знает, в каком направлении следует идти, достаточно успешен в науке Талмуда. Так зачем же менять привычный образ жизни? Кроме того, изучение новой дисциплины требует времени, а его учебный график расписан буквально по минутам...

Ребе еще некоторое время продолжал разговор в этом ключе, но Шломо был непреклонен. Его вполне устраивала нынешняя ситуация, и повода для перемен он не искал и не хотел.

Ребе несколько минут молчал. Шломо ждал, не зная как это молчание воспринимать. «Когда студент йешивы не изучает хасидизм, с ним может произойти самая невероятная вещь, — заговорил Ребе, глядя Шломо в глаза. — Предположим, его легко заденет за живое замечание товарища. Нанесенная обида настолько его потрясет, что он уже не сможет в этот день сосредоточиться на учебе. Результатом такого вынужденного „простоя“ станет безобидный, казалось бы, проступок. Дальше — больше. Проступок повлечет за собой другой проступок, затем третий, четвертый... Пока, наконец, в десятый раз он не совершит один из наиболее тяжелых и трудно исправимых. В конце концов, будучи человеком честным, он поймет, что нельзя больше вести двойную жизнь, что пора, наконец, сделать выбор, и уйдет из йешивы. С этого момента весь образ жизни этого человека станет другим. Он будет катиться все ниже и ниже, пока не потеряет связь с Торой и еврейством...»

Шломо вежливо слушал. Когда Ребе закончил говорить, он извинился за то, что отнял у Ребе драгоценное время, и, попрощавшись, покинул кабинет.

«...Я решил ничего вам не рассказывать, — улыбнулся Шломо. — Я ведь подсознательно чувствовал правоту слов Ребе и боялся, что вы меня в ней окончательно убедите. Поразмыслив, я решил, что все же не изменю своей позиции.

С этого момента я старался избегать вас, реб Йоэль. Встречи с вами напоминали мне о встрече с Ребе, а это отвлекало меня, беспокоило...»

...Прошло несколько месяцев. Шломо по-прежнему продолжал свою успешную учебу. Однажды во время изучения одного из трактатов Талмуда он столкнулся с трудностью. Несколько дней ушло на обдумывание, и решение, наконец, пришло. Крайне довольный собой, Шломо поспешил из библиотеки в учебный зал, чтобы с кем-нибудь разделить свою радость. Там он обнаружил двоих своих товарищей, которые обсуждали тот же отрывок. Шломо предложил им свое решение, но, к его великому разочарованию, они не согласились с ним. А один из них даже позволил себе обидную колкость. Этого Шломо явно не ожидал. Тут же вспыхнула словесная перепалка, в результате которой Шломо, кипя от возмущения, покинул учебный зал.

«...В этот день мне уже было не до учебы, — вздохнул Шломо. — Так у меня выдался „свободный“ вечер, который я решил посвятить исключительно себе. Закончилось это, как и предсказывал Ребе, „безобидным“ проступком.

Грех повлек за собой очередной грех. Жизнь моя перестала быть прежней жизнью прилежного йешиботника. Шаг за шагом я совершил ровно десять проступков, о которых Ребе упоминал. Причем последний из них был самым тяжелым и суровым. После этого, почувствовав, что дальше так жить невозможно, я ушел из йешивы, — Шломо помолчал и сокрушенно покачал головой, — результат вы можете наблюдать воочию...»

Шломо умолк. Йоэль терпеливо ждал. Он знал, что в такие минуты крайне важно позволить собеседнику выговориться.

«...Слава Б-гу, у меня хватило разума не рвать окончательно со своими корнями, — заговорил, наконец, Шломо. — Я женился на еврейской девушке, абсолютно светской, далекой от всего, что связано с традициями и Торой. У нас родился сын, которого мы отдали учиться в одну из самых престижных школ. Мы старались всеми возможными силами забыть о своей принадлежности к еврейству и быть настоящими американцами. В синагогу мы не ходили даже в Йом-Кипур. Но ведь от своего еврейства никуда не денешься. Если еврей не хочет искать дорогу к Всевышнему, Всевышний сам находит к нему дорогу.

Как-то раз наш мальчик пришел домой из школы весь в слезах и устроил дома настоящую истерику. Еле-еле нам удалось его успокоить. Оказывается, кто-то из сверстников во время вспыхнувшей размолвки обозвал нашего сына „грязным евреем“.

Какие слова я мог найти, чтобы утешить сына? Пришлось отделаться общими фразами. Целый день я ходил сам не свой, пытаясь разобраться в своих чувствах и найти нужные слова для разговора, но ничего не получалось. Помог, как всегда, случай.

Назавтра, проходя мимо газетного киоска, я увидел свежий номер газеты „Джуиш Пресс“, на которую до сих пор не обращал ни малейшего внимания. Но сейчас я взял газету в руки. Почему? Сам не знаю, честное слово. Возможно, я надеялся обнаружить там что-то, что поможет найти правильные слова для беседы с сыном.

Перелистывая страницы, я заметил объявление о том, что сегодня в Кроун-Хайтсе состоится большой хасидский фарбренген с Любавичским Ребе. Я решил съездить. Побыть там хотя бы полчаса.

Я подъехал к „Севен Севенти“, и на меня нахлынули воспоминания о том, как мы с вами приезжали сюда несколько лет назад, как мы ждали очереди возле кабинета Ребе. Вспомнил я и свою беседу с Ребе и его пророческие слова.

Я вошел и оказался в просторном зале, заполненном людьми. Вдалеке за длинным столом сидел Ребе. Его я узнал сразу. Ребе говорил на идиш, и, внимательно прислушавшись, я смог понять, о чем идет речь.

„…И даже тому, кто сведущ в Талмуде, следует изучать хасидизм, — говорил Ребе, — поскольку изучение хасидизма жизненно важно. Благодаря ему еврей становится по-настоящему богобоязненным. А иначе можно потерять ощущение Б-жественности Торы. И если это случается, весь его образ жизни идет насмарку...“

Представляете, какие чувства я испытал, услышав это? Я ехал домой и твердо был уверен в том, что обязательно сюда вернусь».

«Я продолжал покупать „Джуиш Пресс“ и внимательно просматривал каждую страницу в надежде найти объявление об очередном фарбренгене. И я дождался.

...Несмотря на то, что все свои дела в этот день я сделал заблаговременно, на фарбренген я все равно опоздал. Прокладывая себе дорогу сквозь толпу, я хотел оказаться как можно ближе к столу, за которым сидел Ребе. „Увидит ли меня Ребе, — мелькнуло в мыслях. — А если и увидит, узнает ли? Вряд ли...“

„…Студент йешивы может, конечно, возразить, — услышал вдруг я хорошо знакомый голос. — ‘Я довольно успешно продвинулся в изучении Талмуда! Зачем тратить время на новую дисциплину?’ Что нужно ответить такому человеку?.. Изучение хасидизма жизненно важно! Благодаря ему еврей становится по-настоящему богобоязненным! А иначе можно потерять ощущение Б-жественности Торы!..“

Сказать, что я был потрясен, значит не сказать ничего. Не могло ведь это оказаться простым совпадением! И все же я не мог до конца признаться самому себе в наличии чуда, и сомнения продолжали точить меня изнутри.

Третий фарбренген, на который я попал, проходил в последний вечер праздника Песах. Поскольку Ребе говорил без микрофона, я постарался сделать все возможное, чтобы пробиться к самому столу. Я стоял в гуще толпы, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, и слушал. Праздник был уже на исходе.

„...Когда студент йешивы не изучает хасидизм, с ним может произойти самая невероятная вещь, — услышал я голос Ребе. — Предположим, его легко заденет за живое замечание товарища. Нанесенная обида настолько его потрясет, что он уже не сможет в этот день сосредоточиться на учебе. Результатом такого вынужденного ‘простоя’ станет безобидный, казалось бы, проступок. Дальше — больше. Проступок повлечет за собой другой проступок, затем третий, четвертый... Пока, наконец, в десятый раз он не совершит один из наиболее тяжелых и трудно исправимых. В конце концов, будучи человеком честным, он поймет, что нельзя больше вести двойную жизнь, что пора, наконец, сделать выбор, и уйдет из йешивы. С этого момента весь образ жизни этого человека станет другим. Он будет катиться все ниже и ниже, пока не потеряет связь с Торой и еврейством...“

Я был в шоке. Неужели Ребе увидел и узнал меня? Неужели такое возможно? Сам не знаю почему, но я решил дождаться конца фарбренгена.

После фарбренгена началась молитва „Маарив“, за которой последовала „Авдала“. Не мне вам рассказывать, реб Йоэль, о процедуре „Кос шел Броха“. Я же видел это впервые. Колоссальное зрелище! Я тоже стал в очередь. По мере того как очередь двигалась, сердце мое билось все чаще и чаще. В голове же вертелась одна мысль: „Неужели узнает?“ Я страшно волновался, скажу вам честно. И когда, наконец, приблизился к Ребе, то с трудом нашел в себе силы протянуть стаканчик.

Все дальнейшее помню исключительно, как сон. Ребе налил в мой стакан немного вина из своего серебряного бокала, посмотрел на меня, улыбнулся и спросил: „Ну что? Теперь, может быть, пора, наконец, взяться за изучение хасидизма? “

...И вот я здесь, реб Йоэль, — помолчав, сказал Шломо и добавил, грустно улыбнувшись. — Поможете мне наверстать упущенное?..»

Опубликовано: 05.09.2006 Комментарии: 1 Поддержите сайт
Читайте еще:
Ошибка в тексте? Выделите ее и
нажмите Ctrl + Enter