«Не ходи ты, мой сынок» — старинный нигун первых хасидов ХАБАДа. На первый взгляд, он прост и неприхотлив. Содержание его — не более, чем примета времени, и он может быть интересен нам только в качестве документа своей эпохи, как свидетельство жесткого противостояния хасидов и их противников.
Но простота и документальность не должны нас сбивать с толку. Мы знаем, что каждый нигун — это Тора в звуках. А Тора, как известно, предполагает 4 уровня толкования — ПАРДЕС. И только пройдя все уровни, можно понять истинную глубину нигуна, усвоить тот урок, который содержится в нем для слушателя, независимо от принадлежности к той или иной эпохе.
ПШАТ
Словесный текст представляет собой диалог отца и сына, изложенный на «простонародном» языке — смеси славянских диалектов. Перед нами жанровая сценка, типичная для еврейского местечка времен зарождения хасидизма ХАБАДа, мир которого был расколот на сторонников нового пламенного учения и его консервативных противников. Отец уговаривает: «Не ходи ты, мой сынок. Не ходи ты, мой дружок». Сначала, даже непонятно, куда именно не надо ходить. В словах отца слышны только просьба и тревога. А также — задабривание: в случае послушания он обещает сыну купить «шапочку» и «бутики».
Только по ответным репликам сына становится понятным, о каком «путешествии» идет речь, и чего именно так опасается его отец: «у в Любавичи я пойду, деда-рабина посмотрю», — отвечает он на все уговоры (кстати, по этой реплике можно предположить, что дата создания нигуна «Не ходи ты» — не раньше времени Мителер Ребе, когда центр хасидизма ХАБАДа обосновывается в Любавичах).
Перед нами — типичный конфликт поколений. Молодой человек последовательно отклоняет все отцовские «бонусы». Он, возможно, еще не хасид, но его тянет новое, неизведанное, «прекрасное далеко». Ему хочется не понаслышке, а своими глазами увидеть, что такое эти легендарные Любавичи, хочется лично встретиться с «дедом-рабином» и испытать опыт общения с праведником.
Когда отец видит, что уговоры не помогают, он переходит к угрозам: «я тебе сто палок укладу». Но сын остается непреклонным: «Я твои сто палок получу, у в Любавичи я пойду. Деда-рабина посмотрю».
Мелодия нигуна проста и непритязательна. Возможно, это заимствованная народная песня, даже наигрыш. Нигун состоит из 6 куплетов (три реплики отца и столько же ответов сына).
РЕМЕЗ
Словесный текст ставит перед нами вопрос об обоюдной справедливости подобного диалога «отцов и детей» с точки зрения еврейского закона. Согласно ему, взрослый человек имеет право не соглашаться с родительской волей в некоторых случаях, в частности, в выборе места учебы. Человек имеет право покинуть отцовский дом и отправиться изучать Тору туда, где чувствует наибольшую пользу от этой учебы. И подобное несогласие в данной ситуации не будет расцениваться как нарушение заповеди почитания родителей.
Это так, поскольку, в создании человека принимают участие не только отец и мать, но и Всевышний, поэтому, препятствие родителей в служении Ему не имеет никакой силы. Тора говорит: «Бойтесь каждый матери своей и отца своего и субботы Мои соблюдайте: Я — Б-г, Всесильный ваш» («Ваикра» 19:3).
Всевышний — Б-г для всех: и для детей, и для родителей. Сын имеет право ослушаться отца в выборе йешивы, потому что, заповедь изучения Торы — выше заповеди почитания родителей.
Однако, даже в этом случае закон предписывает уважительный тон, избегание открытого спора, обсуждение правоты или неправоты отца. Ведь тем самым человек показывает, что он, якобы, может судить своего отца как равный. Даже если речь идет о таком святом и важном вопросе, как выбор места изучения Торы, подобное поведение нежелательно с точки зрения еврейского закона. Кроме того, если отец упрекает сына и обвиняет его в чем-то, даже если это происходит вследствие ошибочного представления, сыну нельзя оправдываться перед отцом, опровергая все, что тот говорит. А в нашем диалоге сын открыто оспаривает позицию отца и отказывается принимать его «дары».
Сомнительна в этом диалоге и позиция отца. Поднимать руку на взрослого сына — запрет из Торы, связанный с тем, что человек может не сдержаться и дать «симметричный ответ», что категорически запрещено и является нарушением важнейшей заповеди. Таким образом, несмотря на готовность сына «пострадать за Тору» и покорно принять «сто палок», угроза отца попадает под категорию «ставить перед слепым препятствие»: ведь не исключено, что сын мог бы перейти к самообороне.
Отметим, что «сто палок» — неслыханная жестокость. Известно из открытой Торы, что даже за серьезные нарушения закона полагалось не более «сорока ударов без одного», поскольку, мудрецы установили, что сверх этой меры наказание превышает то, что человек способен выдержать, и переходит в разряд унижающих его достоинство (а Тора заботится о сохранении достоинства даже ее нарушителей). Здесь же мы видим, что отец готов прибегнуть к физическому наказанию, превышающему норму в несколько раз. И речь ведь идет не о злостном преступнике, а о родном сыне, стремящемся к глубокому познанию Всевышнего!
Мелодия нигуна тоже порождает в слушателе сомнение: а нигун ли это? Мы знаем, что жанр нигуна, в отличие от песни, предполагает наличие «чистой музыки», то есть, музыкального языка как самостоятельного носителя информации, способного своими собственными выразительными средствами, независимо от наличия вербального текста, излагать и передавать содержание и внутреннюю суть произведения.
Перед нами — два ярких колоритных персонажа, которые открыто противостоят друг другу. Даже будь это песня, в которой, как известно, музыка является «служанкой поэзии», каждый герой был бы изображен особой мелодией, подчёркивающей индивидуальность его характера, эмоционального настроя, олицетворяемой им позиции. Что уж говорить о нигуне! Если бы авторами его были мы с вами, дорогие читатели, уж мы бы вложили в реплики персонажей всю суть мировоззренческого конфликта между хасидами и «миснагедами»!
Что же мы слышим на практике? Отец и сын, сцепившиеся в отнюдь не философском споре, излагают свои мысли с помощью одной и той же мелодии! Мало того, что она абсолютно нейтральна по своему интонационному и эмоциональному окрасу, она ещё и не реагирует на смену персонажей. Складывается впечатление, что музыкальный ряд вообще индифферентен происходящему в вербальном тексте.
ДРАШ
Если мы задумаемся о том, какие меры собирается предпринять отец для удержания сына от опрометчивого поступка, то обратим внимание, что выбор его неслучаен.
Сначала, он предлагает сыну купить «шапочку». Да, это та самая «шапочка из фольги», о которой сегодня повсеместно принято шутить. Головной убор как символ защиты разума от внешних вредоносных влияний.
Вспомним Яакова, окружившего голову камнями во время ночлега. Комментарии утверждают, что камни служили защитой от диких зверей. Однако, Ребе ШЛИТА Король Мошиах задает справедливый вопрос: неужели, дикие звери не прельстятся любой другой незащищенной частью тела и откажутся «укусить за бочок», например? Из этого логического несоответствия следует, что Яаков защищал голову не от зверей, а от посторонних мыслей. Подобно ему и отец, персонаж нигуна «Не ходи ты», хотел защитить «неокрепший разум» юного сына своей опекой.
«Бутики» тоже были предложены не просто так. После того, как сын категорически отверг заботу о сохранности своего разума и мировоззрения, отец делает следующий стратегический шаг: пытается скорректировать его поступки. Ведь мысли — мыслями, но главное — действия.
Отец предпочел бы, чтобы сын прошел свой жизненный путь в «его обуви»: пусть и новой, но купленной им, буквально, по его стопам. Но сын отвергает и этот вид заботы. Тогда, отец переходит к запугиванию. И если от подарков, усыпляющих волю, сын решительно отказался, то наказание за Тору он готов принять с честью и полным смирением (да и что ему остаётся делать?)
Как мы уже заметили, мелодия нигуна не отзывается на сюжетные перипетии словесного текста. Однако, предлагаю переключить внимание с кипящих бурных страстей и ожидания подобной же бури в музыке, и вслушаться в микро-уровень: именно там, незаметно для «невооруженного уха», происходят важнейшие интонационные события нигуна. Нейтральная, эмоционально не окрашенная мелодия (похожая по колориту на старый облезлый деревенский дом и серое бесцветное небо пейзажа «Средней полосы», откуда, собственно, она и взята) неожиданно реагирует яркой микро-кульминацией на одно выражение в тексте. И выражение это — «деда-рабина». Как будто, упоминание о Ребе вливает в нее импульс жизни, обжигает вспышкой света серые будни ежедневного затягивающего быта, пробуждает от инертности бытия. Всякий раз, когда сын упоминает в споре «деда-рабина», сонная мелодия вскрикивает от «укола реальности» — неожиданного восходящего скачка.
Более того. В третьей, финальной фазе спора отец демонстрирует свое явное моральное и физическое превосходство. Он дает понять, что в его власти — продавить, унизить, запретить, наказать. Сын проявляет стойкость в готовности принять власть отца, не поступившись своими принципами. При этом, он — согласно словесному тексту — однозначно вызывает сочувствие как пострадавшая сторона.
Представим себя на минуту композиторами. Как бы мы выразили с помощью музыки эмоциональную кульминацию этого спора? Как показать, что, несмотря на внешнее социальное превосходство (отцовская сила, опыт, власть) новое поколение — не жертва, а живая энергия будущего? Может быть, вы бы вложили в уста отца жесткий военный марш? А сын бы отвечал еще более энергичным маршем? А если в вашем распоряжении — всего лишь, скромная мелодия народной песни? Как быть в этом случае? Как показать, что будущее — за новым временем?
Безымянный автор нигуна предпринимает гениальный ход: он вплетает в реплику отца интонацию «микро-кульминации». Грозящий карами и кипящий от негодования старик поет в третьем куплете свое последнее «не ходи ты, мой дружок», а мы слышим — «деда-рабина» с его пронизывающим восходящим скачком. И, хотя далее в словесном тексте звучат угрозы «ста палок», мы явственно слышим: «вредоносные» идеи проникли «в стан врага». В сердце внешне противящегося новым веяниям отца зародилось желание посмотреть на «деда-рабина». И как знать: может быть, эта искра живого юного любопытства еще приведет видавшего жизнь и все о ней знающего старика в Любавичи, вслед за непокорным ищущим сыном?
СОД
Понятие «отец» в хасидизме олицетворяет разум. В данном случае — его инертную сторону, защищающую психику от нестабильности, противящуюся новому, консервативное рацио, не дающее «пускаться во все тяжкие». Это не святой хасидский разум, который «управляет сердцем» и не дает идти на поводу эмоций, а разум противоположной стороны святости, заглушающий голос души, стремящейся к цели.
Это тот разум, который подбрасывает в топку сомнений тысячи аргументов, почему «нам это не надо», манипулятор, опускающий тон души со ступени на ступень. Сначала, он пытается прельстить человека интеллектуальными выгодами, пытаясь, якобы, обезопасить мышление от изменений, трансформаций и потрясений («шапочка»). В случае неудачи, переходит на материальное и подкупает бытовой устроенностью («бутики»). Затем, переходит к угрозам и страхам как к последнему рубежу, способному остановить человека на пути к истинным духовным целям («сто палок»).
Душа же, несмотря на явные выгоды отсутствия перемен и страх «выхода из зоны комфорта», понимает простую истину, воплощенную в идее месяца Кислев: если тьма извне с каждым днём нарастает, того света, что человек «производил» своими поступками вчера, сегодня уже — недостаточно. Отсюда бесконечное стремление души к новому, невзирая на препоны консервативного телесного разума.
Музыка же нигуна выражает вот какую идею. Выход за рамки привычного предполагает не только духовную работу, но и немалый труд тела и животной души. Поэтому, данные составляющие личности необходимо также «убедить» в правильности выбранного пути. Потому, так важно для души заручиться согласием разума, а не просто своевольно действовать. Сломленное, подавленное животное начало, как мы знаем, жестоко мстит своему хозяину (вспомним «сто палок»!).
Как сказано в учении Баал-Шем-Това: если осел твоего врага упал под ношей — не оставляй его, развьючь вместе с ним. Согласно хасидскому толкованию, упавший под тяжестью ноши осел врага — это тело, не выдерживающее бремени заповедей. Оно названо «ослом врага», поскольку материальность и инертность тела служат душе плохую службу. Однако, помощь в преодолении трудностей превращает врагов — в друзей, и с этого момента, сила «осла» работает на пользу и во благо осуществления духовных задач.
Поэтому мелодия нигуна — это простая заимствованная народная песня (или стилизация под нее), а текст нигуна изложен не на святом языке, а на «бытовом» диалекте — чтобы быть понятным и понятым самыми нижними, телесными пластами личности. Он апеллирует именно к ним, чтобы идея важности связи с Ребе проникла «до мозга костей».
По этой же причине «сын» отвечает «отцу» его же интонациями: душе важно заручиться согласием тела и животного разума, важно быть понятой и принятой, необходимо найти общий язык, чтобы влиять и управлять.
В конце концов, тело действительно признает необходимость нового, важность связи с ребе, которая обеспечивает проводимость света через человека. Мы слышим это по проникновению интонации, упоминающей «деда-рабина», в мелодию отца, олицетворяющего консервативное рациональное начало личности. И в этом согласии и принятии заключена главная идея хасидизма «пада бе шалом» («искупил меня с миром»), ставшая девизом рождения этого явления. Победа хасидизма над его идеологическими противниками достигнута не враждой и насилием, а «мирными путями», через понимание и осознание правоты и истинности этого пути.
Пусть же Всевышний запишет нас на новый хороший сладкий год изучения хасидизма, пусть эта запись будет скреплена печатью. И пусть нам всегда удается в новом году укреплять связь с Ребе Королем Мошиахом, побеждая мирными путями внешние и внутренние препятствия.
