Молодой ученый, ставший кузнецом, делает важное открытие. Он добыл это из Мишны. Покровительство животным.
Велико было влияние р. Ицхак-Шаула на шкуродера Звулун-Биньямина. Но не меньше было воздействие, оказанное Звулун-Биньямином на самого р. Ицхак-Шаула. Его отец р. Нисан писал ему, что его обязанностью является заняться духовным развитием этого огрубелого и неуклюжего Звулун-Биньямина. Р. Нисан, взявший на себя задачу найти жениха для дочери Звулун-Биньямина, издали интересовался и самим Звулун-Биньямином. Поэтому он в своем письме к сыну наказал ему рассматривать этого шкуродера как находку, потому что его можно поднять духовно на весьма высокую ступень; ибо нет еврея, как бы низок он ни был в своем духовном развитии, который не мог бы достичь весьма высокой степени развития.
Вследствие этого, решил р. Ицхак-Шаул сам показать пример любовного отношения к труду. Он решил про себя стать кузнецом. После длительных переговоров он добился все же согласия своего тестя принять его на работу в кузницу.
Р. Элиэзер-Реувену пришлось выдержать большую борьбу с самим собой, пока он не согласился, чтобы его зять, которого он принял в свою семью благодаря его учености и мечтал бахвалиться перед людьми этим своим зятем, стал простым ремесленником. Особенно трудно далось ему это решение перед лицом старших зятьев, занимавших должности глав йешив, которые, конечно же, посчитают унизительным для своей чести, так сказать, мезальянсом, иметь еще свояком кузнеца. Но он убедился, что его третий зять «вылеплен из совсем другой глины». Р. Элиэзер-Реувен весьма мало знал о том, что в его зяте начал бить ключом дух хасидизма. Но ему было достаточно убедиться, что такого человека, как р. Ицхак-Шаула, ремесло не унизит.
Между прочим, оказалось, что р. Ицхак-Шаул принес удачу в кузню. Едва он научится этому ремеслу у своего тестя, как он тут же начал вводить в кузнечную работу новшества, вызвавшие общее удивление и ставшие источником лучших заработков. Р. Ицхак-Шаул изобрел новое приспособление к плугу. Он прибавил к нему такой шпунтик, который способствовал лучшему разрыхлению земли при вспашке. Это сэкономило много труда хлебопашцев. Все начали доставлять свои плуги в кузницу р Элиэзер-Реувена, чтобы оснастить их приспособлением р. Ицхак-Шаула. И все были готовы заплатить за это.
Начали доставлять плуги для их усовершенствования также и из помещичьих имений. Заказывали оттуда у р. Элиэзер-Реувена и новые плуги. Начали присылать для ремонта и кареты из помещичьих имений, зная, что зять кузнеца большой умелец и ему легко даются любые работы.
— Я стою за наковальней уже сорок лет и ничего не изобрел. А тут приходит йешиботник и выкидывает фортели! — так выразил р. Элиэзер-Реувен свое восхищение зятем.
Теща, т.е. жена кузнеца, объяснила это только тем, что «где Тора, там и мудрость».
Сам р. Ицхак-Шаул приписал свое изобретение Торе.
— Сам я, — говорил он, — мало что изобрел. Я взял это из Мишны. Там обсуждается вопрос о вещах, которые могут стать ритуально нечистыми, и о вещах, не воспринимающих такую нечистоту. Среди перечисленного в Мишне инвентаря упоминается шпунтик, способствующий разрыхлению земли при вспашке. Когда я увидел, что доставляемые в кузницу плуги лишены такого шпунтика, я подумал, что следовало бы придать плугам такие шпунтики. Таким образом, помогла мне Мишна напасть на эту мысль.
У р. Ицхак-Шаула работа была не только делом честного заработка, но и средством сближения с простыми людьми из народа. Он хотел также быть одним из них и, как человек им равный, поднять их на более высокую моральную ступень, посеяв в их сердца семена добрых наклонностей и обучая их Торе, каждого по мере его способностей. Его любовь к простым людям не знала границ, так же, как и его преданность им. Свою любовь он выказывал и к четырехногим существам, и к птицам, и даже к травам и деревьям.
Эту любовь ко всем Б-жьим твореньям, не исключая и растения, посеял в его душу его отец р. Нисан, который с самого его детства учил его, что надо жалеть все и всех; что нельзя причинять страдания даже мушке и червяку, а также нельзя зря портить травинку и листья на деревьях, — листья и травы также чувствуют боль и горе.
Однако в детстве р. Ицхак-Шаул не был таким жалостливым. Он не отличался от других детей. Он бросал камешки в птиц и дразнил коз и коров; рвал ветки деревьев, и травы, и цветы. Именно поэтому отец его все время укорял.
В память р. Ицхак-Шаула особенно врезался урок, полученный им от отца в случае с петухом. Этот петух был любимцем отца, — с первым его «кукареку» отец вставал ночью, омывал руки и бежал в синагогу. Поэтому хотел р. Нисан, чтобы петух кричал погромче чистым голосом. И он ухаживал за петухом, — он его кормил и поил и сам следил, чтобы на ночь его загоняли в «катух» под печью.
Таким образом, был р. Нисан обеспечен «будильником», который не даст ему проспать полночь. Чем громче был крик петуха, тем довольнее был р. Нисан и тем усерднее он ухаживал за петухом. Но именно эта любовь отца к петуху вызвала к нему ненависть маленького Ицхак-Шаула. Он не мог переносить его крика и вообще почувствовал отвращение к этому существу, любимцу его отца. Поэтому он всегда искал возможность изводить петуха. Когда отца не было вблизи, а петух гулял по двору, он забрасывал петуха камнями или гонял его до изнеможения. Так же обращался Ицхак-Шаул и с другими живыми существами.
В доме была у них еще курица, которая высиживала цыплят. Она гуляла по двору со своими цыплятами, а Ицхак-Шаул бросал в них камешки, пугал и не давал им покоя. Ему доставляло удовольствие натравливать собаку на кошку или ловить мух, бросать их в паутину и смотреть, как мухи борются с пауком, который поедает их.
Однажды, не заметив отца, наблюдавшего за всеми этими его проделками, он вдруг почувствовал, что на его плечо легла рука. Он обернулся и увидал отца. Р. Нисан был рассержен.
Ни на кого не накладывал р. Нисан своей руки. Он был меламедом, который никогда не бил учеников. Кнутик всегда висел на стене, и если кто в чем-либо провинится, он указывал на кнутик и начинал упрекать виноватого. Это действовало. Ученики р. Нисана боялись учителя и уважали его больше, чем ученики тех меламедов, которые жестоко их драли.
Когда р. Нисан привел своего сына в дом, он велел ему принести трактат «Шаббат», открыть его на 125 листе и читать вслух Мишну: «Нагибают корзину (в субботу) перед птенцами, чтобы они могли подниматься и спускаться по ней».
— Видишь ты, сын мой, — сказал ему р. Нисан, — даже в субботу можно брать вещь, которую вообще нельзя трогать в этот день, лишь бы не причинять страданий молодым птенчикам, которые по своей природе любят прыгать вверх и вниз. Ибо покровительство животным — это закон Торы. Талмуд («Брахот» 40) говорит, что нельзя человеку садиться за стол, пока не накормит скотину, ибо вначале сказано: «...и Я дам траву твоему скоту», а уж затем: «и ты будешь есть и будешь сыт». Ты же, сын мой, жесток, убийца, жаждешь крови. Тебя не трогают страдания других живых существ.
Ицхак-Шаул думал, что отец удовлетворится этими словами укора. Но он ошибся. Р. Нисан продолжал:
— Ты хорошо знаешь, что не в моей натуре пользоваться розгой и наказывать поркой. Но за твои недобрые дела я считаю себя обязанным растянуть тебя на скамье и выпороть. И это не потому, что я хочу тебя бить, а потому, что я хочу, чтобы ты эту порку запомнил; чтобы ты на себе испытал, что такое боль.
Р. Нисан велел Ицхак-Шаулу снять кнутик со стены и подать ему. Затем отец велел ему лечь на скамью лицом вниз. Перед тем, как начать порку, он вновь заявил ему, что он это делает только с целью, чтобы он запомнил страдания, которые он причиняет птицам и другим живым существам.
Это были первые и последние удары, полученные Ицхак-Шаулом когда-либо от отца, и он принял их, как заслуженные. Каждый удар причинял ему сильную боль, но он не пикнул. Когда отец отложил кнутик, он зашел в другую комнату, и Ицхак-Шаул слышал, как р. Нисан плакал в голос. Ицхак-Шаул чувствовал, что отец плачет от большого горя, причиненного ему его сыном таким плохим его поведением, принудившим отца применить к нему порку. Это причинило Ицхак-Шаулу боль большую, чем сама порка. Он чувствовал большое раскаяние и стыд.
Пару дней чувствовал Ицхак-Шаул боль от ударов кнутиком. На третий день подошел он к отцу, поцеловал его руку и со слезами на глазах просил у него прощение. Глаза р. Нисана наполнились слезами.
— Ты еще юное дитя, — сказал ему отец. — Все твои грехи падают на меня. И это еще не самое худшее. Намного хуже то, что из тебя может получиться настоящий изверг, кровожадное существо.
Это произвело на маленького Ицхак-Шаула такое сильное впечатление, что он сразу почувствовал себя другим мальчиком. Он преисполнился чувством большой жалости ко всем существам.
С тех пор начал р. Нисан уделять сыну больше внимания. Он начал изучать с ним помимо обычных предметов также и специальные труды по морали, которые должны были внедрять в его сердце добрые наклонности.
Когда Ицхак-Шаулу исполнилось одиннадцать лет, послал его отец в Минск учиться там в йешиве. Он проучился там семь лет и отличился своим большим прилежанием. Он получил звание «Усердный горкинчанин» и выполнял строго наказ отца не тратить время попусту; обуздывать естественные наклонности, побуждающие смотреть на вещи, не имеющие настоящего значения, не прислушиваться к пустым разговорам и самому не разговаривать о малозначительных вещах.
Р. Нисан в молодости тоже учился в Минске, и у него были там родные, с которыми он время от времени переписывался. Родные отца относились к Ицхак-Шаулу по-родственному и следили за его поведением.
Одним из родных отца был некий по имени р. Авраам-Аба, пекарь по специальности и большой ученый. Он все время втолковывал Ицхак-Шаулу, что Тора, не основанная на страхе Б-жьем и на выполнении заповедей, особенно же на любви к народу нашему, Израилю, — такая Тора, не настоящая Тора. Р. Авраам-Аба начал брать его с собой на собрания небольшой группы людей, на которых говорилось об истинных путях служения Творцу. На этих сборах познакомился Ицхак-Шаул с евреем по имени р. Моше-Нисан, одним из завсегдатаев синагоги, одиноким человеком, но необычайно большим знатоком Талмуда. Помимо его большой эрудиции в Талмуде, он знал наизусть труды РАМБАМа. Всю неделю он обходился только хлебом и водой; по понедельникам и четвергам он вовсе постился.
Помимо Торы предавался р. Моше-Нисан молитвам. Он молился долго и занимался этикой. Он не только сам изучал этику, но и преподавал это учение молящимся. Ицхак-Шаул был также одним из слушателей читаемых им лекций, оказавших на него большое влияние. Р. Моше-Нисан воспитал его в духе борьбы за выработку добрых наклонностей; больше того, — он вызвал у Ицхак-Шаула пламенную любовь к людям.
Вернувшись из Минска на родину в Горки, Ицхак-Шаул продолжил учебу у р. Азриэль-Йосефа, местного магида, который много лет руководил также и йешивой. Р. Азриэль-Йосеф вместе с отцом Ицхак-Шаула и другими жителями Горок несколько раз посетил Баал-Шема. Таким образом, дошло новое учение хасидизма также и до Ицхак-Шаула.
Понятно, что когда р. Ицхак-Шаул стал зятем кузнеца р. Элиэзер-Реувена в Добромысле, он продолжал идти по пути хасидизма, хотя весьма немногие знали, что, собственно, представляет собою этот новый путь. В духе этого нового учения — хасидизма — решил р. Ицхак-Шаул стать кузнецом, и начал окружать себя простыми людьми, в том числе и такими, как Звулун-Биньямин, который во все свои годы был настоящим отверженным.
В дальнейшем случилось так, что этот самый Звулун-Биньямин стал весьма почетным евреем в Добромысле. Он сумел спасти евреев и неевреев от тяжелой болезни, распространившейся в Добромысле и в ближних деревнях.
Болезнь эта поразила детей и коров. Многие умерли. Поднялась паника. Никто не знал, что делать, как приостановить эпидемию. Звулун-Биньямин, который имел многолетний опыт по лечению коров, разбирался и в людских болезнях, особенно, принявших форму эпидемии.
Звулун-Биньямину было хорошо известно, что болезнь эта берется от молока коров и коз, поедающих определенные ядовитые травы. Он знал также, как эту болезнь лечить, а главное, как предупредить ее дальнейшее распространение. И он сразу же взялся за работу, сам приготовил лекарства для больных детей и указал также, как уберечься от распространения болезни. Через несколько дней эпидемия в Добромысле прекратилась. Звулун-Биньямин приостановил эпидемию также и среди скота.
Весь Добромысль знал уже, какое чудо сотворил Звулун-Биньямин. С этих пор шкуродер, с которым никто знаться не хотел, стал важной персоной. Люди стали замечать, что он вовсе не так прост, как это казалось, и что то, чего не могли добиться другие евреи разными способами, сумел сделать Звулун-Биньямин на свой собственный лад.
