Купец, у которого Борух учился правилам поведения. Как учил один еврей другого. Гоим прислушиваются к рассказам из книги «Эйн-Яаков» и тают от удовольствия.
Борух не мог решить, что же ему ответить своему бывшему хозяину р. Аврааму. Р. Авраам заметил нерешительность Боруха. Тогда он подсел к Боруху и начал обсуждать одну из сложных тем Талмуда, открывая при этом многое, совершенно новое в ее трактовке. Он, в частности, пересказал много новинок от имени своего давнишнего учителя р. Авраам-Зеэва из Бешенковичей. Борух прислушивался к этим новым трактовкам, приведшим его в восторг. Р. Авраам был крупным талмудистом, а главное — он мог многое пересказывать из того, что он изучил у своего учителя, славившегося своей гениальностью.
Р. Авраам и сам слыл за большого ученого. Он читал лекции по Талмуду в синагоге имени «р. Кадиша-сироты» на Калишской улице в Лиозно. Эти лекции слушали ученые, в совершенстве знавшие Талмуд. Р. Авраам отличался не только глубиной и остротой анализа в своих лекциях, но и прекрасным стилем изложения материала и ясностью мысли.
Р. Авраам начал пересказывать Тору из области законов, касающихся жертвоприношений в Храме. Он излагал это настолько хорошо, что прямо-таки очаровал Боруха. Борух эту тему тогда еще досконально не разработал, так как дошел только до четвертой части Талмуда, касающейся «Убытков» («Незикин»). Теперь он увидел, что в лице р. Авраама он не только может заиметь блестящего учителя, но что посредством р. Авраама он может изучить также и теории его знаменитого учителя.
Когда р. Авраам излагал темы Торы, его лицо воспламенилось. Оно излучало какой-то невиданный свет. Борух вспомнил своего отца во время изложения им перед Борухом таких тем. Лицо отца также пламенело тогда и светилось подобно лицу р. Авраама. Это сразу же потянуло Боруха к р. Аврааму. От своего бывшего хозяина ему нечего было больше скрывать. К тому же обещал ему р. Авраам, что его тайну не выдаст до тех пор, пока Борух сам этого не пожелает.
Всю зиму эти двое занимались вместе на протяжении длинных ночей. Это доставляло радость обоим. Что касается Боруха, то для него зима могла длиться хотя бы всю жизнь. У него были еще сэкономленные деньги, на которые он мог существовать, и у него был также товарищ и учитель, с кем он мог заниматься. В Лиозно начали готовиться к Песаху. Работали «подряды» (мацепекарни), и в местечке стало шумно. Каждый был занят. Меламеды распустили свои хедеры, а талмудисты уже не усердствовали в учебе по-прежнему.
Р. Авраам также был занят приготовлениями к празднику. Он не приходил уже каждый вечер заниматься с Борухом, как до этого.
— Праздник наступает, — сказал р. Авраам Боруху. — До этого я не приглашал тебя к себе домой столоваться у меня. Я хорошо знал, что это будет против твоего желания. Песах же — это нечто другое. В этот праздник нельзя питаться кое-как. Тебе нужно проводить праздник у меня. Ты будешь очень желанным гостем.
Несколько вечеров не видел р. Авраам Боруха. За несколько дней до Песаха пришел р. Авраам в синагогу, где находился Борух. Он хотел еще раз напомнить Боруху, что он приглашен к нему на вечерние трапезы и на весь праздник. Но Боруха в синагоге уже не было: он исчез. Видимо, ему было трудно принять приглашение р. Авраама и также трудно было ему отказаться от этого приглашения. Поэтому он исчез, не оставив после себя никаких следов.
Р. Авраама это сильно огорчило. А чем он мог помочь? Боруха больше не было перед его глазами.
Что же случилось с Борухом? Он так много наслышался от р. Авраама о гаоне р. Авраам-Зеэве из Бешенковичей, у которого тот учился, что ему очень захотелось побыть в Бешенковиче и стать учеником этого гаона. В Лиозно он все равно не захотел оставаться дольше. Это был удобный момент пуститься в путь.
Дорога из Лиозны в Бешенковичи пролегала через Добромысль, то самое местечко, (или городок), в котором Борух впервые провел значительное время вскоре после того, как он оставил дом своего дяди в Витебске. У Боруха были примечательные вспоминания о Добромысле и о людях, с которыми он там познакомился. Когда Борух побывал первый раз в Добромысле, ему пришлось провести там Песах. Теперь ему опять предстояло праздновать Песах у того самого человека, который отнесся к нему тогда благожелательно. Когда Борух прибыл впервые в Добромысль, он был всего только четырнадцатилетним мальчиком; он сел за учебу в местной синагоге, уже тогда решив про себя ни в коем случае не прибегать к сторонней помощи. Поэтому ему пришлось попросту терпеть голод. Однажды придвинулся к нему в синагоге еврей, которого Борух приметил и раньше и за которым он наблюдал, когда тот прислушивался к изучаемому за столом «Эйн-Яакову», но он не знал, кто он и как его зовут.
Этот еврей сердечно приветствовал Боруха и сказал ему следующее:
— Меня зовут Элиэзер-Реувеном. Я кузнец. У меня кузница на окраине города, на пути в Лиозно. Там же и мой дом. Мне нужен помощник в кузнице. Если у тебя есть охота к такой работе, то я тебя обеспечу едой и питьем, а также ночлегом.
Боруха это очень обрадовало. Это было как раз то, что он хотел. Он был готов выполнять любую тяжелую работу, лишь бы зарабатывать самому на кусок хлеба и не быть вынужденным прибегать к чужой помощи.
Но у него было одно условие, которое он хотел поставить перед Элиэзер-Реувеном:
— Платите мне сколько сами хотите, — сказал он, — но только наличными деньгами. Я не хочу кушать за чужим столом и спать в чужих домах. Я целиком полагаюсь на Вашу добросовестность.
Кузнец согласился. Он назначил Боруху определенную плату, и Борух был доволен. Он сразу же пришел в кузницу и выполнял свою работу очень преданно. Весь день он помогал кузнецу, а на ночь уходил в синагогу и штудировал Талмуд с большим прилежанием.
А пока что, Борух поближе присмотрелся к Элиэзер-Реувену и начал чувствовать к нему большое уважение. В простом кузнеце он увидел человека очень благородного поведения. Стоя весь день за наковальней и ударяя молотом по раскаленному железу, Элиэзер-Реувен не переставал читать главу за главой из книги Псалмов, которую он знал наизусть.
Все заработки кузнецу доставляли крестьяне соседних сел, приводившие к нему своих лошадей для подковки, свои возы для починки и свои плуги и бороны для наладки. Борух давно уже заметил, что его хозяин обходится со своими заказчиками с исключительной честностью и преданностью. Он никогда не брал у них лишней копейки.
Однажды Борух наблюдал нечто такое, что произвело на него огромное впечатление. Один крестьянин из соседнего села привел свою лошадь для подковки и свой возок для починки колеса. Другой крестьянин привел свою лошадь для оковки заново всех четырех ног. При расчете с обоими крестьянами Элиэзер-Реувен ошибся и посчитал второму крестьянину как за работу, выполненную для первого заказчика. Ошибка выразилась в пользу крестьянина всего в каких-нибудь шесть грошей.
Оба крестьянина уже ушли. Элиэзер-Реувен спохватился в допущенной им ошибке и страшно от этого переживал. Чтобы исправить свою ошибку, он пешком пошел в село пострадавшего крестьянина и проделал расстояние в пять верст, чтобы вернуть крестьянину ошибочно перебранные у него шесть грошей.
Борух был поражен. Такое благородство он еще не видал у простого еврея. Он спросил кузнеца, стоило ли ради такой мелочи утруждать ноги дорогой в десять верст туда и обратно. На это Элиэзер-Реувен ответил: о поколении, наказанном потопом, сказано, что люди были тогда настолько развращены, что они не гнушались никакого грабежа, даже если это составляло меньше самой малой монетки. Хочешь ли ты, чтобы я был хуже даже тех людей и ограбил крестьянина на целых шесть грошей?
Элиэзер-Реувен был благочестив не только в своих отношениях с людьми, но и во всем, что касалось его отношений к Б-гу. Каждое утро и каждый вечер, летом и зимой, в дождь и в снег, он ходил в синагогу. Он не довольствовался только молитвой в миньяне. Он всегда прихватывал и немного Торы. Он принадлежал, как и многие ремесленники, к братству читателей Псалмов, к братству изучающих «Эйн-Яаков» и к братству изучающих Мидраш. Помимо этого он был членом всех благотворительных братств города и аккуратно платил членский взнос. Весь день он за работой, как мы уже знаем, читал наизусть Псалмы. Удар молотом, и из его уст появлялась жемчужина, — святой стих из Псалмов.
Борух познакомился с этим примечательным во всех отношениях кузнецом, а также с его соседом, часто посещавшим кузнеца. Соседа звали Звулун-Биньямином. Он был человеком необычайной высоты. Плечи его были широки и крепки, руки — длинные и сильные, а пальцы, как клинья. Кожа лица — цвета смолы. Лоб — низкий, голос — грубый, а голова — явного тупицы. И действительно, Звулун-Биньямин был большим невеждой. И все же он был по-своему человеком Б-гобоязненным.
Звулун-Биньямин вначале не знал, как выглядит «алеф». Но на протяжении многих лет и при большом напряжении, — для его мозга это было весьма нелегким делом, — он кое-как научился молиться по будням и произносить благословение при чтении Торы. По субботам и праздникам он повторял молитвы вслед за хазеном. Элиэзер-Реувен был по сравнению с этим Звулун-Биньямином чуть ли не ученым. Кузнец относился к своему отсталому соседу с большой жалостью, главное потому, что Звулун-Биньямин показал, что он очень переживает от того, что он такой неуч и что его мозг так мало воспринимает. Когда Звулун-Биньямин приходил к кузнецу домой, особенно по субботам, кузнец пересказывал ему то, что он услышит, бывало, в синагоге при изучении «Эйн-Яакова» и Мидраша.
Звулун-Биньямин прислушивался ко всем рассказам кузнеца и, что называется, глотал каждое слово. Звулун-Биньямин не только не мог читать, он также не умел говорить на языке идиш. С самого рождения он рос среди гоев и не слышал еврейской речи. Поэтому приходилось кузнецу пересказывать ему все на польском языке. Элиэзер-Реувен хорошо знал польский язык и ему не трудно было объясняться на этом языке и даже передавать глубину заложенной там мысли, которую он сам не всегда мог уловить.
Благодаря тому, что Элиэзер-Реувен пересказывал своему соседу на польском языке услышанное им в синагоге, собирались часто вокруг них гои и также прислушивались к рассказам из «Эйн-Яакова» и из Мидраша; они от удовольствия чесали при этом свои головы и приговаривали: «Добже, добже, пан Руфка...».
