Когда мы приходим к доктору, то уверены, что говорим на одном с ним языке, будь то русский, иврит или любой другой. Потому что язык — средство общения одной головы с другой. А сейчас я расскажу вам, как должна работать голова у доктора и как переводить с докторского языка на человеческий кажущиеся понятными фразы.
Доктор учится шесть лет в университете, потом делает год стажировки по общим предметам, потом может начинать специализацию, которая в среднем занимает лет пять — и только после этого врач начинает называть себя гордым словом «мумхе» (врач-специалист). По ходу он учит массу вещей, относящихся к тому, как работает наш организм, как он портится и чем его чинить правильно.
Поскольку наш организм — штуковина очень сложная, одному человеку эту тему не поднять, и приходится концентрироваться на деталях, чтобы делать свою работу максимально хорошо. Поэтому для всякого органа есть свой доктор, а иногда и несколько. Почкам, например, повезло, их лечат урологи и нефрологи. А мозгу повезло еще больше: для его лечения есть психиатры, невропатологи, нейрохирурги.
Всю жизнь доктор чему-то учится. Причем кроме сугубо профессиональных вещей, о которых я только что рассказал, — пониманию такой штуки, что мы служим на посылках у дамы по имени Вероятность. И что эта дама — та еще стерва. Все, что мы делаем (или не делаем), что думаем, взвешиваем, оцениваем, получает ее конечную оценку, подпись и печать. Любое наше действие измерено ей. На самом деле, и вся наша жизнь (а не только медицина) именно ею и подписывается. Но мы не о жизни, мы о докторах.
И вот сижу я, доктор, на приеме. Мы, анестезиологи, тоже ведем прием, для особо тяжелых больных существует даже наша поликлиника. Сижу, вижу пациента, вижу цель. Вижу путь. Не вижу чего? Правильно, результата. Единственное, что я могу видеть — вероятность того или другого исхода.
Причем, если быть честными, в большом числе случаев, когда пациенты или их родственники задают вопрос, какова эта самая Вероятность того, что… я не знаю. И никто не знает. Для некоторого количества более или менее стандартных ситуаций все просчитано. И мы можем с высокой долей уверенности сказать, например, что у женщины, которой делают эпидуральную анестезию, риск прокола твердой мозговой оболочки составляет что-то около 1%. А если у нее уже случалось это осложнение — то процента 2-3. Потому, что, видимо, у этих женщин есть какие-то особенности строения. Но мы никогда не можем сказать этой конкретной роженице: «Я сделаю тебе это без осложнений». Можем ответить «Я постараюсь», хотя это глупость: мы всегда стараемся. Если мы нормальные доктора.
Если развернуть ситуацию на сто восемьдесят градусов, то когда мы приходим к доктору и хотим услышать его мнение, например, об операции, то фраза типа «У меня никогда не бывает осложнений» или «Я гарантирую удачный исход» должна восприниматься либо как попытка успокоить, либо как пожелание, либо как откровенная ложь. Тут уж решайте сами по ситуации. Осложнения, неудачи, просчеты, бывают у всех. К сожалению.
Однажды я говорил по этому поводу с одной своей коллегой, очень интеллигентной женщиной, которой нужна была операция по поводу катаракты. Мы сидели с ней и пили кофе в перерыве между операциями. Она сказала, что пойдет оперироваться к доктору N. Потом подумала и добавила, что доктор N «запорол» глаз ее подруге. «И как же ты к нему теперь пойдешь?» — я был удивлен. «А к кому еще? Лучше него никто катаракту не оперирует». И она была права. Лучше N никто не оперировал эту проблему в то время.
Вероятность правит всем, что мы делаем. Осложнения лечения, побочные эффекты препаратов, успех операций, точность диагностических тестов — вообще все измеряется вероятностью.
Развитие медицины постоянно снижает вероятность неудач, но она остается и будет оставаться в обозримом будущем. Конечно, нам бы хотелось, чтобы все измерялось чистой арифметикой: сделали МРТ спины — и обнаружили на 100%, отчего болит спина. Но 100% не будет никогда и ни у кого. К сожалению.
Стандартный вопрос, на который каждому врачу приходилось отвечать множество раз, звучит примерно так: «Доктор, а у вас бывали такие случаи? Как все проходило?»
Довольно тяжелый вопрос, если вдуматься. В нем разом — и желание получить надежду, и желание узнать, что же может случиться на самом деле. Но все равно принимается только один ответ. Сами знаете, какой. Остальное не принимается. А у меня бывали такие случаи, и все проходило по-разному.
Я себе на этот вопрос чаще всего отвечаю другим вопросом: а каков мой шанс встретить на улице динозавра? Есть такой анекдот. Простите, если кого-то обидит, но это цитата. Мужчина на такой вопрос отвечает: вероятность — примерно один на сто миллионов, а женщина: пятьдесят на пятьдесят — либо встречу, либо нет. На самом деле, когда речь идет о том, что может случиться с пациентом, это именно так: либо да, либо нет. Вы пытаетесь попасть в вену и в абсолютном большинстве случаев попадаете, но иногда — нет. И для этого пациента вы навсегда — стопроцентно «не попал». И ему абсолютно не важно, что в 999 случаях из тысячи вы в вену попадаете. Конкретно для него вы не попали и конкретно ему сделали больно.
Так что хороший доктор — это не обязательно тот, кто с вами хорошо и по-доброму поговорит (хотя и этот аспект очень важен). Не тот, кто пообещает, что все будет хорошо. А тот, кто просчитает, угадает, предчувствует, каким образом именно в вашей ситуации ляжет карта. И реально объяснит, чего бояться, чего не бояться. И какова примерная вероятность того и другого.
Доктор Ури Супоницкий — специалист в области анестезиологии и интенсивной терапии. Материал был опубликован в газете ВЕСТИ...
