Наши предки славяне

Учеб­ник был еще со­всем но­вым и на­зы­вал­ся длин­но и скучно: «Исто­рия СССР для чет­вер­то­го клас­са сред­ней школы». В са­мом на­ча­ле учеб­ни­ка бы­ла кар­тин­ка: су­ту­лый пите­кан­т­роп с бес­смыс­лен­ным ли­цом сто­ял на по­лу­со­гну­тых ногах, дер­жа су­ко­ва­тую ду­бин­ку в не­су­раз­но длин­ной ру­ке. Бы­ло яс­но, что хо­тя пи­те­кан­т­роп и не являлся со­вет­ским гражда­ни­ном, он тем не ме­нее оли­це­тво­рял до­воль­но значитель­ный пе­ри­од в исто­рии на­шей ве­ли­кой ро­ди­ны.

За­то сле­ду­ю­щая ил­люст­ра­ция в учеб­ни­ке была кра­си­ва, как кон­фет­ный фан­тик: это бы­ла ре­про­дук­ция «Трех богатырей». Бо­га­ты­ри проч­но си­де­ли на сво­их упи­тан­ных тяжело­во­зах, и ли­ца их бы­ли пол­ны спо­кой­ной сы­то­сти, словно это они толь­ко что съе­ли пи­те­кант­ро­па с пер­вой картин­ки. Текст кос­вен­но под­тверж­дал та­кую воз­мож­ность, сооб­щая: «На­ши пред­ки, сла­вя­не, бы­ли не­при­хот­ли­вы в еде».

Я знал, ко­неч­но, что, стро­го го­во­ря, сла­вя­не мо­и­ми пред­ка­ми не бы­ли, но вос­при­ни­мал это об­сто­я­тель­ство как мел­кую слу­чай­ность, вро­де ак­ку­рат­но ис­прав­лен­ной опи­ски в дик­тан­те — не ошиб­ки, а имен­но опи­ски. По­это­му из­ве­стие о не­при­хо­тли­во­сти сла­вян­ских вку­сов на­пол­ни­ло ме­ня чув­ством ви­ны. В от­ли­чие от на­ших пред­ков, сла­вян, я был не­ве­ро­ят­но при­хо­тлив в еде. Я тер­петь не мог ма­ка­рон, но обо­жал куриные шквар­ки с жа­ре­ным лу­ком и кру­тыми яй­цами.

Представить се­бе Илью Му­ром­ца или До­бры­ню Ни­ки­ти­ча капризно ка­ню­ча­щи­ми «Опять ма­ка­ро­ны! Не буду!» бы­ло невозмож­но. Да­же Але­ша По­по­вич, не­смо­тря на свою оче­вид­ную не­зре­лость, вряд ли уни­зил бы се­бя столь не­по­до­ба­ю­щей юному бо­га­ты­рю раз­бор­чи­во­стью. Во­об­ра­же­ние ри­со­ва­ло мне былин­ную тра­пе­зу: ни­чем не вы­да­вая сво­е­го не­удо­воль­ствия, бо­га­ты­ри с су­ро­вы­ми, не­вы­ра­зи­тель­ны­ми ли­ца­ми, слов­но профес­си­о­наль­ные шу­ле­ра за по­кер­ным сто­лом, уми­на­ют го­ры су­хих, пе­ре­со­лен­ных, не­до­ва­рен­ных ма­ка­рон­ных из­де­лий разных сор­тов, при­но­си­мых вре­мя от вре­ме­ни в ды­мя­щих­ся дере­вян­ных уша­тах тол­стой, зло­вред­ной тет­кой в ко­кош­ни­ке.

По ка­кой-то не­по­нят­ной при­чи­не, во­об­ра­зить трех богатырей ку­ша­ю­щи­ми шквар­ки я был про­сто не в си­лах. Моя еще не за­туп­лен­ная жизнью ин­ту­и­ция под­ска­зы­ва­ла мне, что меж­ду бо­га­ты­ря­ми и шквар­ками су­ще­ство­ва­ла не­кая таинственная не­сов­ме­сти­мость, но мой не­раз­ви­тый ин­тел­лект не в си­лах был про­сле­дить связь меж­ду этой несовместимостью и от­сут­стви­ем сла­вян­ских ге­нов в мо­ей ДНК — да и про ДНК-то в ту по­ру ши­ро­кой об­щест­вен­но­сти мало что бы­ло из­вест­но. Так что я в кон­це кон­цов до­ел макаро­ны, но не как рус­ский бо­га­тырь, а, ско­рее, как провин­ци­аль­ный ак­тер, бес­стыд­но пре­уве­ли­чи­ва­ю­щий эмо­ции, дра­ма­ти­че­ски де­мон­стри­руя рав­но­душ­ной к мо­им вы­кру­та­сам маме мно­го­гран­ные ню­ан­сы мо­е­го от­вра­ще­ния к это­му блю­ду.

По­кон­чив с ма­ка­ро­на­ми, я до­учил уро­ки, по­иг­рал в со­сед­нем дво­ре в боль­ни­цу и лег спать, а на­ут­ро от­пра­вил­ся в шко­лу. По до­ро­ге я об­ду­мы­вал, что де­лать, ес­ли ме­ня вы­зо­вут отвечать по исто­рии: от­кло­нять­ся от те­кста бы­ло рискованно, но ссы­лать­ся на сла­вян как на предков было бы не­пра­виль­но. Я ре­шил не ссы­лать­ся.

Мне по­вез­ло: Лю­бовь Пет­ров­на вы­зва­ла от­ве­чать не ме­ня, а Фа­ню Бо­го­моль­ник. Фа­ня бы­ла при­лежной уче­ни­цей и зуб­ри­ла все на­из­усть. По­это­му Лю­бовь Пет­ров­на слу­ша­ла ее впол­уха, спо­ро про­ве­ряя дик­тан­ты, на­пи­сан­ные на­ми на пред­ыду­щем уроке. Пе­ред ней бы­ли сло­же­ны две стоп­ки те­трад­ных страничек. Лю­бовь Пет­ров­на, не под­ни­мая взгля­да, бра­ла верх­нюю стра­нич­ку из ле­вой стоп­ки, быст­ро ее про­гля­ды­ва­ла, ино­гда от­чер­ки­вая крас­ным ка­ран­да­шом по­йман­ную ошиб­ку, стави­ла от­мет­ку и кла­ла в пра­вую стоп­ку. Дви­же­ния ее бы­ли ме­ха­ни­че­ски точ­ны, и обе стоп­ки бу­ма­ги по­лу­ча­лись аккуратны­ми, слов­но сло­жен­ны­ми из кир­пи­чей.

Я сле­дил за ее ра­бо­той, без­успеш­но пы­та­ясь уга­дать, когда в ее ру­ках ока­жет­ся мой дик­тант. Ино­гда я представлял се­бя на ее ме­сте. Вот я дер­жу в ру­ках ра­бо­ту кругло­го от­лич­ни­ка. Ага! Ошиб­ка! Еще одна! Нет, не ви­дать бед­ня­ге пя­тер­ки в четверти. То-то бу­дет пе­ре­жи­ва­ний! Да и ро­ди­те­ли ведь не по­хва­лят его за та­кое. Тут мне не­из­беж­но ста­но­ви­лось жаль во­об­ра­жа­е­мо­го от­лич­ни­ка и его дол­гой, безупреч­ной карь­еры, лег­ко раз­ру­шен­ной не­бреж­ным рос­чер­ком мо­е­го пе­ра. Жа­ле­ла ли нас Лю­бовь Пет­ров­на? Труд­но ска­зать. Ли­цо ее в про­цес­се ра­бо­ты оста­ва­лось не­про­ни­ца­е­мо бесстраст­ным, ка­кое бы­ва­ет у че­ло­ве­ка, ко­гда он луз­га­ет семеч­ки. Она ка­за­лась мне не­по­сти­жи­мой и без­гра­нич­но могущест­вен­ной, слов­но на­чаль­ник ОВИРа, ре­ша­ю­щий, кто поедет, а кто оста­нет­ся, и не у ко­го спро­сить, за что. Хотя, ес­ли чест­но, то на­счет ОВИРа я, ко­неч­но, за­гнул. До Ше­сти­днев­ной вой­ны оста­ва­лось еще лет де­сять, ни­кто ни­ку­да еще не ехал, и на­чаль­ни­ки ОВИРов были ни­чуть не могуществен­ней дру­гих сов­слу­жа­щих ана­ло­гич­но­го ран­га.

Фа­ня меж­ду тем вос­про­из­во­ди­ла вы­учен­ный ма­те­ри­ал без ма­лей­ших уси­лий, слов­но сколь­зя на сан­ках с по­ло­гой го­ры. Но ко­гда она до­еха­ла до не­при­хот­ли­во­сти сла­вян­ских вку­сов, Лю­бовь Пет­ров­на на мгно­ве­ние под­ня­ла взгляд от дик­тан­тов и мяг­ко ее по­пра­ви­ла:

— Сла­вя­не — не ва­ши пред­ки.

Фа­ня оста­но­ви­лась, не­до­умен­но гля­дя на учи­тель­ни­цу. Она зна­ла, что ска­за­ла все пра­виль­но, по учеб­ни­ку, и не пони­ма­ла, ни в чем со­сто­я­ла ее ошиб­ка, ни как ее исправить. Воз­ник­ла то­ск­ли­вая па­у­за, и Лю­бовь Пет­ров­на, успев­шая вер­нуть­ся к дик­тан­там, за­ме­ти­ла ее не сра­зу, а когда за­ме­ти­ла, то, не под­ни­мая глаз, ве­ле­ла Фа­не продолжать. Но Фа­ня пре­бы­ва­ла в рас­те­рян­но­сти: ошиб­ку следо­ва­ло ис­пра­вить, а она не зна­ла, как. Про­дол­жить со сле­ду­ю­ще­го пред­ло­же­ния она не мо­гла: это озна­ча­ло бы, что ошиб­ка так и оста­нет­ся не­ис­прав­лен­ной. И бед­ная Фа­ня в отча­я­нии ста­ла по­вто­рять урок с са­мо­го на­ча­ла. По ме­ре прибли­же­ния к ро­ко­вой фра­зе, Фа­нин го­лос зву­чал все ти­ше и не­уве­рен­нее. На­ко­нец она про­ле­пе­та­ла еле слыш­но:

— На­ши пред­ки... — и за­мер­ла, ис­пу­ган­но гля­дя на учитель­ни­цу.

— Про­дол­жай, — не­гром­ко ска­за­ла Лю­бовь Пет­ров­на.

— ...сла­вя­не... — про­мям­ли­ла Фа­ня и сно­ва остановилась.

— Про­дол­жай, — по­вто­ри­ла Лю­бовь Пет­ров­на, на этот раз с от­тен­ком не­тер­пе­ния в го­ло­се.

И Фа­ня, по­бо­ров страх, за­сколь­зи­ла в сво­их са­ноч­ках даль­ше. Ко­гда она до­бра­лась до се­ре­ди­ны, Лю­бовь Пет­ров­на пре­рва­ла ее:

— Са­дись, пять, — и вы­зва­ла ко­го-то дру­го­го досказывать оста­ток уро­ка. Фа­ня с об­лег­че­ни­ем се­ла на место.

А я ду­мал про длин­ный, с ла­донь, про­ни­зан­ный ве­на­ми, как су­хая зе­мля еще жи­вы­ми кор­ня­ми, шрам, что остал­ся у папы с вой­ны, про де­душ­ку, ко­то­ро­го я ни­ко­гда не ви­дел, пото­му что он по­шел на ту вой­ну до­бро­воль­цем и не вернулся, и спра­ши­вал се­бя, смо­гу ли я хоть что-ни­будь сделать, что­бы не­при­хот­ли­вые в об­щем-то сла­вя­не со­гласились счи­тать се­бя на­ши­ми пред­ка­ми.