Москва. Шереметьево-2. Когда я, наконец, сел в самолет — почувствовал себя легче примерно наполовину — еще одна таможня была впереди. Через четыре часа мы приземлимся в Тегеранском аэропорту. Внешне я держался просто отлично, а вот внутри...
С одной стороны меня одолевало дикое непреодолимое чувство предстоящих приключений, с другой — гораздо сильнее меня беспокоила вся та неопределенность, которая была впереди и огромная и устрашающая ответственность за каждое свое действие и каждый свой шаг. Я тогда чувствовал, что не одна капля пота и не один миллион нервных клеток, оставленных мною на таможне в Шереметьево — это всего лишь тренировка перед тем, что предстоит там, в Тегеране. В конце концов я вспомнил, чему учился — чувства, мысли — это одно, здесь же главное — действие: «1» или «0», «да» или «нет». Я осторожно достал томик «Шулхан Арух» на русском языке, самолет оторвался от земли и через каких-то двадцать минут был уже на высоте 8 тысяч метров.
Для меня все это было удивительно — я летал последний раз, когда был совсем маленький и ничего не помнил об этих ощущениях. Было где-то около десяти часов вечера, медленно становилось все темнее. Мы пролетали над центральной полосой России, и там внизу разыгралась нешуточная гроза. Я все смотрел туда, вниз, где на фоне сумерек были видны отблески молний — таких маленьких с такой огромной высоты. Когда окончательно стемнело, я стал читать.
Тегеран. Международный аэропорт. Мы заходили на посадку около половины четвертого ночи по местному времени. Огромный ночной город из иллюминатора самолета — без конца и без горизонта — я такое видел впервые. Приземлились. Когда вышли из самолета — сразу понял, что здесь гораздо теплее. Еще двадцать минут и уже Иранская таможня. Что со мной было, я только помнил, что главное — абсолютное спокойствие и улыбка. Старался идти в середине, все время стараясь не думать о том, что будет, попроси они меня показать ручную кладь. С несколькими, в основном местными, такое произошло. Моя очередь — прошел, слава Б-гу!
Здание международного терминала оказалось не таким уж большим. Что удивило, так это огромное количество встречающих — у нас такого не бывает — по десятку человек на прибывшего. Я так обрадовался тому, что со мной все было в порядке, что коляской с вещами едва не сбил иранку, всю в черном, да еще и с ребенком на руках и всей семьей вокруг в сборе. Растерялся, она гневно так на меня посмотрела, словно на низшее существо какое-то, и не дожидаясь никаких извинений через миг уже исчезла в тесной толпе. Извинился я уже ей вслед. Вот так я впервые познакомился с местным отношением к европейцам, дальше — больше. Вышли из здания — на нас (тех, кто был из России) даже пальцами неоднократно показывали. Я тогда подумал еще, неужели вот и у нас после развала Советского Союза так же к гостям относились.
Добрался до отеля где-то к пяти утра. Две комнаты, душевая, кухня, балкон с отличным видом на горную часть города. Спать не ложился — через час только начало светать, и как-то непривычно быстро для человека моих широт взошло солнце — решил прочитать утреннюю молитву. Никогда не забуду это непередаваемое впечатление — молитва здесь в Иране, в самом центре этой замусульманенной и враждебной страны! Чувствовал себя потрясающе, но не долго. После полудня начались первые проблемы. Была вообще-то пятница, и до субботы оставалось совсем не долго. Выходить в первый же день на поиски синагоги, да еще и днем — показалось опасно, решил под вечер, тем более суббота — должно быть много людей и это может быть единственный вечер, когда они собираются где-то. Вот только вечер я планировал на десять — >половину одиннадцатого, как летом в России, и, конечно, очень удивился, когда солнце зашло в половине девятого. Расстроился, почему нельзя было спросить у кого-нибудь об этом, ведь персидский, слава Б-гу, знаю. Пришлось ждать утра... Все, что я знал — есть синагога, одна из двух крупнейших, где-то в самом центре города, недалеко от площади имени Палестины, увешанной, как я потом увидел, огромными плакатами лидеров палестинских бандформирований. Как только Израиль ликвидирует очередного кандидата в «рай для ослов» — плакат с изображением нового «псевдогероя» дополняет ряд, если не на этой площади, то на многих других площадях города, как потом оказалось.
Информацию о месторасположении синагоги я узнал из Интернета, и потому до последнего момента сомневался в ее достоверности. Предварительно хорошо изучив карту города, я отправился на поиски. Поскольку остановиться у меня получилось на северной окраине города, добрался до центра я около полудня. Найдя нужную улицу, я начал искать, исходил ее вдоль и поперек, с севера на юг и обратно, оглядывая каждое здание, способное хоть как-то сойти за полуподпольную синагогу. Безрезультатно. Ирония моих скитаний довела меня до того, что я неожиданно для себя нашел прямо противоположный объект своих поисков — так называемое палестинское посольство, в честь которого и называется эта улица. Завидев меня неподалеку, военизированная иранская охрана явно заинтересовалась, и хорошо расспросила меня о том, кто я и откуда, заметив мне при этом, что одному иностранцу здесь гулять не безопасно.
В общей сумме, с момента своего прибытия на нужную улицу, я потратил на поиски около пяти часов. И никакого толку. Да еще и не спросишь никого. Я как-то пытался себя ободрить, говорил себе, что ничего страшного, еще много времени впереди, необязательно успеть все сегодня. Потом понял, что это не так, что всего каких-то два с половиной часа и закончится суббота, а потом я не смогу вырваться в город, потому, что есть официальная цель моего визита сюда, и я буду занят с ней всю неделю...
В конце концов, я просто начал совершенно искренне мысленно просить Всевышнего помочь мне, совсем не ради меня самого, понимая, что нахожусь здесь вовсе не благодаря каким-то собственным заслугам. Вот так и получилось, что дело шло к концу дня, окружающие с уважением засматривались на меня, как на истинного туриста, так пристально засматривавшегося на все здания подряд, как будто бы с неподдельным интересом, на самом деле в поисках одного единственного... Как вдруг за моей спиной я услышал хороший английский: «Что вы ищите?». Сначала не поверил собственным ушам, может шутка? Обернулся, смуглый местный лет сорока приветливо улыбался. Надо было что-то отвечать. Быстро сообразил, как можно что-то из него вытянуть. Похвалив его английский, сказал, что турист из Канады (на всякий случай), был в местных мечетях, был в местной церкви, мол, хотелось бы теперь побывать и в синагоге, тоже местной, слышал есть тут несколько. Прямой вопрос последовал сразу: «Вы, что, еврей?» Ответил, что турист. Не поверил, стал спрашивать зачем мне сдалась синагога, разве в мечети не красивее? Мол, в мечеть можно и просто так зайти, а в этих синагогах только молятся. В конце концов уже я задал ему прямой вопрос: «Так вы знаете где это или нет?». Он еще на меня посмотрел, и уже указывал мне путь, когда, сказал, что сам он еврей, а после, увидев мой цицит, добавил: «А, так ты — тоже, ну понятно».
Слава Б-гу! Вот это да! Вот это случай! Он по-моему удивился еще побольше моего, а я удивился довольно сильно! Я попросил его проводить меня, он согласился. По дороге я успел спросить у него лишь о самой малости, все потому, что мы оба задавали друг другу от удивления вопросы наперебой, не успевая отвечать на них.
«Шелковая синагога» («Абришами» на персидском) выглядела средних размеров белым зданием на углу пересечения с одной из мелких улочек (точный адрес на всякий случай указывать не буду). Хотя синагоги, как и вся иудейская община Ирана существуют вполне официально, и их права даже записаны в Исламской конституции страны, тем не менее в последние годы количество еврейских школ сократилось с двадцати до трех, подотчетных местной еврейской образовательной организации которую в прошлом году, в свою очередь, тоже прикрыли, сделав оставшиеся еврейские школы чем-то вроде факультативных заведений, и переведя постоянных учеников этих школ в обычные иранские. Вот так. Поэтому теперь даже посещение синагог стараются делать «не слишком привлекающим внимание», особенно в связи с последним событиями в Израиле. Поэтому когда я не обнаружил снаружи здания вообще никаких надписей, даже намека на то, что это может быть синагога, я понял насколько напрасными могли быть мои дальнейшие поиски.
Я вошел в слегка причудливое здание, поднялся по лестнице и, первым, что мне почему-то запомнилось в тот момент, была входная решетка с мезузой на ней. Еще чуть выше, и вот уже тяжелая дверь в огромный молитвенный зал. Я в мыслях тогда не переставал благодарить Всевышнего за эту огромную милость ко мне с Его стороны, которой я наверняка не заслуживал, и еще я подумал о Ребе Короле Мошиахе. Молитвенный зал, мужские голоса, иврит, слава Б-гу!
Около десяти мужчин сидели и учили Тору. Я в тот момент был так перевозбужден, я готов был на самом деле расплакаться. Но зато как они отреагировали, когда меня увидели, не описать вообще. Шок, радость, смех, недоверие, расспросы, снова смех, необъяснимое удивление, «Как ты сюда вообще попал? Местное правительство же визы евреям вообще не ставит?». Я только успел спросить, бывают ли у них вообще гости-евреи из-за рубежа, и получил ответ, что являюсь первым ашкеназом, попавшим сюда и пришедшим в синагогу за последние несколько лет. Все сразу же стали приглашать меня к себе домой — не только на субботу, но и на весь месяц моего пребывания в Иране — жить у них. И не просто из вежливости, а вполне серьезно. Я был очень удивлен. И уже позже я понял, что такое настоящее еврейское гостеприимство...
Я попал в дом к богатой местной еврейской семье (не буду здесь называть их фамилию) — большой дом с бассейном и с двориком, я даже удивился сначала. Он оказался ближайшим к синагоге, а поскольку я был не на шутку уставшим, меня дружно определили в него. За нервными трясками последних дней я как-то даже не ожидал того теплого приема, который мне оказали, я был просто до онемения удивлен, если не сказать больше. Законы гостеприимства оказались «жесткими». Собственных расходов мне не позволяли делать вообще, оплачивая каждый мой шаг. Очень щедрые и искренние люди — такими я их запомнил, думаю, навсегда. В целом, во время моего нахождения там я ни в чем не испытывал недостатка. И впоследствии я очень тесно привязался к семье, в которой стал гостем. Все же, главные приключения были еще впереди!..
Что меня больше всего удивило, как только я попал в дом своих новых знакомых — сам образ их жизни. Нет, я, конечно же предполагал, что те, с кем мне предстоит встретиться, будут довольно религиозны, по крайней мере в определенных сферах жизни, насколько это возможно в такой стране как Иран. Однако чего я наверняка не мог себе представить, так это того, насколько точно религиозный образ жизни они ведут. Они на самом деле соблюдают все, не имея для этого практически ничего! Я об этом потом много рассказывал своим знакомым в России, которые раньше всегда пытались объяснить мне, что вести настоящий религиозный образ жизни возможно только в Израиле, да и то при определенных условиях. Теперь я точно знаю, что если жить так можно не просто где-то, а в Иране, то, значит, можно жить не хуже и в любой другой стране мира! Вот это важно.
Семья, о которой я говорю, состояла из двух братьев, каждому из которых больше сорока лет. Старший из них — жил на первом этаже, младший — на втором. У каждого — замечательная семья и множество очаровательных неповторимых детей. Самому старшему из детей шестнадцать лет, самой младшей — около года. Если им когда-нибудь доведется услышать этот рассказ, хочу, чтобы они знали, что я очень благодарен их семье за гостеприимство, за заботу и за помощь. Поскольку первым делом и практически сразу же мы приступили к субботней трапезе (третьей для них, второй — для меня), больше всего за столом мы разговаривали. Вопросы сыпались наперебой, с моей стороны — о еврейской жизни у них, с их стороны — о еврейской жизни за пределами их страны вообще. Я узнал, что, в принципе, состоятельному персидскому еврею выехать из страны не составляет проблемы, однако в очереди за правительственным разрешением на выезд местному еврею приходится проводить гораздо больше времени чем иранцам. Мои новые знакомые путешествовали в Западную Европу. Планируют переехать в США. Они даже были в Израиле! Ездят туда, в основном, через третьи страны, и это не является большим секретом в том числе и для Иранского правительства. И все же говорят об этом шепотом и с пальцем у рта.
Истории о Баал-Шем-Тове за субботним столом проходили просто «на ура». Также делился я с ними и избранными беседами из хасидизма. Когда я спросил, как они умудряются соблюдать субботу, когда в мусульманском календаре это официальный рабочий день, они рассказали мне, что обладают разрешением и, кроме того, владеют магазином, и когда он работает, а когда нет — это их личное дело. Кроме того, в последнее время взрослым евреям стало легче с получением официального разрешения от властей не выходить на работу в субботу. Впоследствии мы очень часто, сидя за субботним столом, делились друг с другом впечатлениями об особенностях еврейской жизни здесь и там, они пели мне субботние песни, принятые у них, я понемногу обучал их и их детей любавичским мелодиям («нигуним»). Кстати, узнав, что я из ХАБАДа, огромное множество местных евреев, с которыми мне потом довелось встречаться, сразу стали называть меня «посланником» и все время спрашивали, почему у них до сих пор нет ХАБАДа. Что же касается книг ХИТАТ и нигуним, которые я провез с собой туда, то, когда я заявил им, что приехал «не пустой», так как думал, что у них «напряженка» с литературой и со всем еврейским, они, конечно, слегка так, удивились. Но подарки приняли. Я позже и сам понял, что как таковой «напряженки» с литературой у них нет, вот только эта самая литература совсем не новая, а чего-то, изданного в двадцатом веке там точно нет. Там раньше никогда не слышали о «Тании». Зато теперь «Кейли Ато» — один из их любимейших «нигуним», а те, кто начинал читать «Танию» еще в мое пребывание в стране, говорили, что это очень глубокая вещь.
На одном человеке, с которым я познакомился, хочу остановиться особенно. Это мужчина тридцати пяти лет по имени Йосеф. Всегда в черном костюме на молитве, приятный и очень образованный, отлично владеет многими языками, обеспеченный, был во многих странах, долго жил в США, Израиле. Почему вернулся в Иран — не любит распространяться. Имеет связи в правительстве страны (кстати, в городе Шираз еврейская диаспора вообще контролирует весь золотой рынок). Он хорошо знает о ХАБАДе. Еще любит заниматься Каббалой. Его бабушка была русской еврейкой, как это получилось — тоже не рассказывает. Все время моего визита мы общались с ним очень тесно. Он тонко вводил меня в курс дел, рассказывал о местных обычаях и нравах, о том, что можно делать и чего не стоит. И если он когда-нибудь прочтет этот рассказ — хочу, чтобы он знал, что я очень признателен ему.
Очень много я общался с детьми. Когда приходил в синагогу, они буквально обступали меня со всех сторон, перешептываясь: «Смотри! Еврей, а белый!». Интересно было и им, и мне. Дети там просто замечательные! Их всех стараются воспитывать в еврейском духе, трижды в неделю по утрам они собираются в синагоге — от самых младших и до тех, кто постарше — и с ними проводят религиозные занятия. Для молодых ребят и тех, кому скоро уже заканчивать школу, каждый вечер открывается йешива. Как на утреннюю молитву, так и на минху и маарив приходят все и каждый день! Неоднократно устраивают Брис-Милу, Бар- и Бат-Мицву, а также развлечения для детей. Опять же, стараются делать это не слишком шумно, и в местах, известных только своим.
С кошерной едой проблем нет. Однако место убоя мяса также широко не разглашается. В общем, три с половиной недели моего там прибывания прошли не только удачно в познавательном плане, но и очень результативно в практическом русле. Уезжать пришлось на неделю раньше запланированного срока. Через полторы недели с момента моего приезда, местные власти, так и не узнав, чем я на самом деле там занимался, но лишь узнав, что я придерживаюсь иудейской религии, сразу же сократили мой визит на неделю. Старший хозяин семьи, в которой я был гостем, пошел на настоящий подвиг ради меня, отстояв мое право посещать синагогу по субботам, когда мне хотели вообще запретить покидать отель. И хотя я отговаривал его, он счел нужным и посоветовал сослаться на ту самую Исламскую конституцию, в которой было записано это право. В целом же, иранские власти обращались со мной очень даже хорошо в течение всего срока моего пребывания в стране. Думаю, что здесь не последнюю роль сыграли те дружественные политические отношения, которые существуют сейчас между Ираном и моей страной, и которые никто из них не хочет нарушать. Однако оставшиеся две недели мне пришлось вести себя уже гораздо сдержаннее, и посещал я местную еврейскую жизнь уже только по субботам...
Вплоть до последних пяти дней, когда официальная программа моего визита в страну (то прикрытие, которым я пользовался) подошла к концу, и у меня появилось целых пять свободных дней, когда я мог делать, что захочу, и уже не бояться никаких свободных передвижений по стране. Чтобы избежать соблазна слишком сильно «засветиться» у синагоги, я решил отправиться в путешествие. Тем более что в стране три древнееврейских места паломничества, которым уже более двух с половиной тысяч лет. Это могила Мордехая и Эстер, что находится в Хамадане, горном городке в шести часах езды от Тегерана, могила Хавакука, еще сорок километров уже от Хамадана, и могила Даниэля, это на самом юге, у границы с современным Ираком, совсем рядом с побережьем Персидского залива, в окрестностях некогда огромной столицы Вавилонии. Необходимо было пересечь полстраны, шестнадцать часов езды, чтобы добраться туда. Меня предупредили, что там живут, в основном, только арабы...
Никогда не забуду, как младший хозяин семьи полночи возил меня на своей машине по городу, пытаясь посадить на какой-нибудь автобус до Шуша (названия места, где находится гробница). Ехать нужно было быстрей, чтобы успеть вернуться до субботы. Я все-таки отправился туда, хотя и на следующее утро. В автобусе ко мне сразу подсело достаточное количество человек, кричащих: «Смотрите! Иностранец!». Охота пообщаться со мной была у каждого из пассажиров. Сказав, что папа у меня мусульманин из Северного Дагестана, а мама — христианка из Средней Полосы России, мне удалось их как-то к себе расположить. Я ведь не на шутку опасался — ехать в автобусе одному с совершенно незнакомыми попутчиками предстояло шестнадцать часов. До этого мои еврейские друзья посоветовали мне вообще не спать в дороге. И в то время как мой сосед по месту признавался мне в своей любви к Усаме бин Ладену, запечатленной на его майке, и рассказывал о том, как вся Иранская молодежь с нетерпением ждет его следующего сокрушительного удара по Америке, я старался не участвовать в развязавшейся дискуссии о том, как долго Америке осталось существовать, и тихо наслаждался живописным видом из окна. Тем более, что посмотреть было на что. Сначала мы пересекли пустынные дюны, где-то далеко внизу осталось огромное белое соленое озеро, затем начался медленный подъем в горную страну. Те огромные высокие и скалистые горы, которые мы пересекали в общей сложности около десяти часов произвели на меня большое впечатление. Три часа ночи, я вообще не спал, помня о совете друзей. И, кажется, поступил правильно потому, что на меня все время кто-то оглядывался спереди, или смотрел сзади.
Вдруг резко начинает становиться очень жарко. Невыносимо жарко. Пассажиры сквозь сон открывают все окна настежь. А водитель сообщает, что мы уже почти закончили спуск с гор, и температура сейчас сорок градусов по Цельсию! Я спросил у кого-то, сколько же тогда будет днем. Мне ответили: «Обычно около пятидесяти пяти-шестидесяти». Вот он, прибрежный район границы с Ираком. Еще через час я сошел на остановке в Шуше.
Четыре часа ночи. Темно и ни души вокруг. Совсем безлюдный маленький арабский городок с убивающей ночной тишиной. А когда мне показалось, что я увидел греющуюся на асфальте змею, я стал терять над собой контроль. Хоть кого-то бы найти! И вот нашел. В углу улицы сидели двое пьяных подростков и один мужчина лет тридцати с ними. Он то и согласился меня подвезти (правда, не дешево) до цели моего путешествия. Я чувствовал, как сначала они смотрели на меня, испытывая. Сразу сказал, что у меня официальное приглашение от их правительства, а сам я из дружественной страны. Может быть, из-за правительства они все же побоялись что-либо делать со мною. О себе помню, что очень боялся. Надеялся только на Всевышнего.
Вскоре был уже у цели. Огромная мечеть, и где-то там внутри могила Даниэля. Было около пяти утра. Арабы как раз собирались на утренний намаз. Выражение на их лицах при виде приехавшего сюда ради могилы Даниэля, не спавшего всю ночь и сутки почти ничего не евшего туриста, было неописуемым. А что было с их лицами, когда они узнали, что этот турист придерживается иудейской религии!
Произошло это вот как. Еще в Тегеране Йосеф сказал мне, что хотя гробница и находится в мечети, настоящая ее часть расположена там же, но под землей. А вот туда обычно пускают только евреев, поскольку еще сотни лет назад они взяли на себя финансовую заботу о надлежащем состоянии этого места. А с исламской революцией туда стали пускать лишь чуть больше мусульман, но не туристов! Для них и большинства мусульман существует надземная часть гробницы в мечети. Йосеф посоветовал мне в случае, если меня не пустят под землю, открыто заявить, что являюсь иудеем, и тогда они будут обязаны впустить меня. Главное ради чего я туда шел — сделать фотоснимки, которые запрещается там делать, чтобы показать их потом другим евреям. Но для меня все прошло не так гладко.
Как только я снял обувь и вошел в мечеть — увидел надземную часть гробницы, охватило непонятное чувство. Арабы молились за углом, за стеной. Открыл фотоаппарат — действовать надо было быстро. Есть! Я еще не успел обрадоваться, когда уже раздался голос откуда-то рядом, откуда я совсем не ожидал: «Там же написано! Не фотографировать!». Из-за темной части стены показался араб, проснувшийся вероятно от фотовспышки, и очень недовольный моим самонадеянным поведением. Извинения ничего не дали, только обещание «выключить» фотоаппарат как-то подействовали на него. Этот араб, Саид, оказался привратником с ключом от подземной части гробницы. После моей просьбы о входе туда — он выразил недоумение: «Во-первых, откуда вам о ней известно?». Я не стал говорить о еврействе, заметив лишь, что приехал специально чтобы увидеть саму гробницу. Спросив есть ли у меня документы, и выяснив, что их у меня с собой нет, он просто вызвал полицию. И с обувью в одной руке и фотоаппаратом — в другой, на ступенях у входа в мечеть — так я и предстал перед полицией через десять минут. Они пришли — два человека, один из них с заряженным автоматом, нацеленным прямо на меня так, будто он вот-вот собирался его использовать. Я тогда хорошо понервничал. Обыскав меня с головы до ног, и случайно найдя в кошельке таможенную декларацию, убедившись, что все официально и в порядке, он, его помощник и Саид впоследствии попросили прощения, и даже обеспечили меня машиной до аэропорта, который находился довольно далеко, примерно в восьмидесяти километрах.
Мне все же пришлось признаться, что я знаю о существовании подземной части гробницы, так как имею прямое отношение к иудейской религии, и тогда все словно стало на свои места. Первоначально, мне сказали, что управляющий мечетью будет около десяти утра. Однако потом, когда я объяснил, что через десять часов начинается еврейская суббота, Саид пошел навстречу и предложил мне посетить подземную гробницу при условии, что в Иране об этом больше никто не узнает. С первым блеском рассвета я был уже внутри, там под землей. Вряд ли я смогу описать чувства, охватившие меня, когда я увидел это место. Вот, в метре, человек, с которым разговаривал сам Всевышний... Воспользовавшись минутным отсутствием Саида, оставившим меня помолиться — я успел сделать несколько снимков.
Возвращался обратно на самолете. По пути к аэропорту все время смотрел в сторону запада — каких-то пять километров до границы с Ираком. По краям дороги пальмовые рощи среди песка. На пустынном горизонте вдали виднелись пограничные вышки. И невыносимая жара уже в девять часов утра. Все время было чувство чего-то очень знакомого — недалеко отсюда (относительно, конечно), выше по течению Месопотамских рек, уже в Ираке, когда-то располагался Ур-Касдим, из которого тысячи лет назад уходил Авраам. Когда в аэропорту Ахваза мне сказали, что для покупки билета на самолет до Тегерана мне необходим паспорт, которого у меня с собой не было (отель отказался выдать его до моего отъезда из страны), я обнаружил в кошельке свою фотографию, и кое-как прикрепив ее к той самой таможенной декларации, рассмешил кассира, но билет получил.
Обратный рейс в Россию был во вторник. У меня еще было два дня, поэтому сразу же в воскресенье я отправился в Хамадан, надеясь, что успею посетить могилу Мордехая и Эстер. И сделать фотографии. Слава Б-гу, на месте их гробниц находилась синагога, а не мечеть. Путь туда пролегал через горный хребет, да и сам город располагался в горной местности. По пути неизгладимое впечатление на меня произвело огромное высохшее русло древней высокогорной реки — вот так, наверное, выглядел бы легендарный Самбатион. Человек в Хамадане, с которым договорились по телефону мои друзья, и который держал гробницу открытой специально для меня до с шести до восьми вечера, уже был на месте, наверное, когда мой автобус сломался в пути, где-то в горах. Водители возились около часа, я все это время сидел, спрятавшись в конце автобуса и учил Тору. Приехали к половине девятого вечера. Очень волновался, что меня не дождутся — второго шанса попасть туда у меня, вероятно, уже не будет. Красивый вид открылся на подъезде к городу — по одному склону горы мы ехали вниз, а перед нами уже другой горный склон, уходящий вверх открывал весь город видом сверху. Добрался к месту в девять — пока нашел. Позвонил — открыли! Он дождался моего приезда. Сначала радость, как всегда — много вопросов. Сама гробница — здесь снимать разрешено. Оставил там, когда уезжал, последнюю из взятых мною книг ХИТАТ, вместе с фотографией Ребе...
Без подарков меня не отпустили. А через тридцать шесть часов я уже был в России с кучей воспоминаний и главным, что я понял за время своего пребывания там. Это то, что раз евреи смогли добиться столь многого в такой стране как Иран, то чего тогда мы можем добиться в других, нормальных странах...
Сведения об авторе по понятным причинам пока не подлежат разглашению и хранятся в редакции.
