Я ни разу не обменивал противогазы после того, как их впервые выдали в ожидании обстрелов иракскими «скадами». Впрочем, ими мы пользовались только первые дни обстрелов. Потом Любавичский Ребе Король Мошиах сказал, что бояться не надо, и мы не только перестали бояться сами, но и начали успокаивать других. Вечером, когда обычно начинались обстрелы, мы выезжали в Рамат-Ган (город особой популярности у Саддама, да сотрется его имя), появляясь там, как правило, с первыми звуками сирены.
Заехав в какой-нибудь двор, мы запускали через громкоговоритель веселую музыку, плясали и пели. Обычно через некоторое время к нам присоединялись жители окрестных домов, некоторые подпевали нам, стоя у открытых окон, а кое-кто даже выходил наружу. Иногда получался довольно большой хоровод. За вечер мы объезжали 3-4 двора. Однажды даже побывали под «обстрелом»: из какого-то окна в нас полетели помидоры.
С тех пор прошло более десяти лет. В течении этого времени несколько раз объявлялось о необходимости обменять противогазы. Выросли дети, появились внуки, а под кроватью продолжали пылиться все те же старые противогазы. И тут я вспомнил, что Ребе говорил также о необходимости выполнять свой гражданский долг.
По закону подлости, когда я собрался обменять противогазы, пункт обмена в Кфар-Хабаде уже закрылся и мне пришлось ехать на ближайший склад в Рамле, где стояла длинная очередь. Надо отдать должное нашей армии: во дворе для ожидающих была натянута сетка от солнца, стояли стулья и бак с холодной водой и одноразовыми стаканами.
У меня был с собой ХИТАТ, поэтому я закончил дневной урок и даже восполнил накопившиеся долги, но все еще был очень далек от входа. Рядом со мной стоял в очереди пожилой еврей из Грузии. Мы разговорились. Обменялись, в общем, сходными мнениями о политических экономических и социальных проблемах Израиля, и он мне рассказал интересную историю, которую я привожу ниже от первого лица:
— В Израиле я с начала 70-х. Дом у нас был еврейский. В том смысле, что соблюдали кашрут, справляли еврейские праздники... Отец мой, конечно, хотел бы большего, но не было возможности, так что приходилось мириться с тем что есть. Характерно, что даже после моей женитьбы мама заходила к нам по утрам проверить, позавтракал ли я и взял ли с собой еду. Лишь много позже я понял, что это отец посылал ее посмотреть, остался ли на моей руке след от тфиллин. Я бы, наверное, и не подумал об отъезде, но случилось...
Работал я шофером на большой автобазе, в очень дружном коллективе. Несмотря на то, что кроме меня евреев на базе не было, я никогда не сталкивался с антисемитизмом. Мой лучший друг был грузином. Вместе мы росли, вместе учились в школе, вместе работали и даже отпуска старались проводить вместе.
Но вот однажды, в праздник мы всей автобазой собрались в столовой. Было много водки и тут, уже в хорошем подпитии он мне говорит: «Изя, ты такой хороший человек, жаль только, что еврей». Меня как током ударило, но я виду не подал. Мы продолжаем пить, а он снова и снова мне это говорит. До сих пор не пойму, как это получилось. Ударил я его. Сильно. Ножом. Прямо в сердце.
Никто меня не винил. Ребята с базы меня поддержали, понимали, какая это трагедия, это же был мой лучший друг. Получил я, по тем временам, немного, «всего» 7 лет. Ребята скидывались, и все 7 лет моя жена ежемесячно получала «зарплату», столько сколько я домой приносил, пока работал. Отсидел от звонка до звонка, а вскоре, после того как вышел, отец мне говорит, что евреи теперь в Израиль едут, и он-то уже навряд ли сможет, но мы все (я, два младших брата и сестра) обязаны до Святой Земли добраться. Не собирался я, вообще-то никуда ехать, но с отцом спорить не стал. Запросили мы вызов, подали документы. А в тот день, когда я принес домой разрешение на выезд, отец так облегченно вздохнул, будто только ради этого он задерживался в этом мире, и к вечеру его не стало.
Собирались мы недолго. Больших денег у меня никогда не водилось, так что проблем с отъездом практически не было. Когда я пришел с попрощаться с отцом покойного друга, он удивился.
- Разве плохо тебе здесь, — спросил, — и потом война же там, куда ты едешь?
- Земля моя там, — сказал я ему.
Он понял, обнял меня, на глазах слезы... Говорит: «Одного сына я похоронил, а другого сейчас теряю».
Каждый месяц ему посылки посылаю. Как приехал, так сразу начал посылать. Ему уже 93, но пока он жив, посылки от меня получать будет.
