Мордехай Лазар учился в течение непродолжительного времени в йешиве «Томхей Тмимим» в Любавичах. В дальнейшем он стал депутатом от партии «Мапай» (Партии труда), тем не менее его ностальгия по Любавичам подтолкнула его к тому, чтобы посвятить одну из глав своих мемуаров Ребе РАШАБу и йешиве в Любавичах.
Краткая биография
Мордехай Лазар учился в йешиве в Кременчуге, в которую его принял хасид и раввин Ицхак-Йоэль Рафаэлович, выдающийся хабадский раввин. Благодаря ему Лазар все сильнее интересовался ХАБАДом, пока не отправился в Любавичи учиться в «Томхей Тмимим».
После поступления он начал учиться в филиале йешивы в Щедрине, а позже учился в течение нескольких месяцев в Любавичах. Оттуда он отправился дальше на поиски своего предназначения в жизни.
Впоследствии он совершил репатриацию и жил в Хайфе, где занимался кожевенным и обувным бизнесом. Впоследствии он стал участником левого крыла партии «Мапай» и занимался активной деятельностью в этом движении.
Он написал свои мемуары спустя более чем пятьдесят лет после описываемых событий:
Я хорошо запомнил Ребе РАШАБа, чтобы немного рассказать о нем. У него были рыжеватые волосы, его голова и борода горели огнем [когда он произносил хасидский трактат]. Он был среднего роста, широкоплечий. Его речи поражали тем, что складывалось впечатление, что они формулировались в его глубоких мыслях, в то мгновение, когда он их произносил. Он начинал негромко, так, что даже те, кто стоял рядом с ним, с трудом его слышали, но потом его голос становился сильнее, и все могли его слышать. Он всегда говорил кратко и всегда был серьезен.
Он рассказывает, что иногда Ребе шутил, и в качестве иллюстрации приводит одну историю:
Говорят, что представители раввинов были приглашены на встречу с Столыпиным (1862-1911), который был министром внутренних дел, чтобы попросить его отменить некоторые законы, направленные против евреев. Среди них были рабби Хаим Соловейчик из Бриска, всемирно известный знаток Торы, Любавичский Ребе [РАШАБ] и известный раввин, назначенный правительством, Владимир Тёмкин из Елизаветграда (ныне Кировограда), который не был большим знатоком Торы, но был одним из самых известных ораторов в еврейском мире, а также ярым сионистом.
Дело было накануне Песаха, и поползли слухи о том, что евреи якобы добавляют в мацу кровь христиан. Каждый из этих трех представителей хотел воспользоваться представившейся возможностью, чтобы объяснить министру и убедить его в том, что нет абсолютно никакой правды в этих ложных обвинениях.
Встреча состоялась в Петербурге и продолжалась полчаса. Столыпин хотел поскорее закончить встречу. Он пожал руку Тёмкину, затем Ребе РАШАБу и, по-видимому, не обратил внимания на рабби Хаима из Бриска. Когда все трое вышли от Столыпина, Ребе хотел утешить его за то, что с ним так некрасиво поступили, и в шутку сказал: «Брискер Рав, не расстраивайтесь о том, что министр также не поддержал руки вашей. Приближается Песах и в Агаде сказано прямо: «Давар ахер — б'яд хазака штаим», т.е. когда «давар ахер» (в талмудическую эпоху вместо слова «свинья» часто употребляли эвфемизм «давар ахер» (буквально «другая вещь») протягивает свою сильную руку, он делает это только для двоих, а не для троих». Все рассмеялись и продолжили свой путь.
Ребе РАШАБ… был постоянно погружен в изучение скрытой части Торы. Преданный своей обязанности, он готовился к выступлению в пятницу вечером либо вел переписку с главами любавичских общин, а также с теми, кто не был хасидом ХАБАДа, по поводу различных общинных вопросов. Он обращался к ним с просьбой повлиять на тех евреев, кто был непосредственно связан с просвещенными язычниками и царскими министрами, чтобы царь отменил ограничения или смягчил злые указы против нас.
Его любили простые люди. Ребе РАШАБ не заботился о таких незначительных вещах, как украшение дома дорогими изделиями из серебра и золота, или карета и лошади, или дорогая одежда, шелковые одежды, или создания образа еврейского короля, как делали некоторые руководители хасидских движений в Польше, Галиции и на юге России, особенно в более поздние годы.
Ребе РАШАБ был всецело вовлечен в важные дела, в распространение учения ХАБАДа, в расширение домов учения и йешив, короной которых стала йешива в Любавичах, выпускавшая знатоков и евреев, обладавших знаниями в открытой («нигле») и скрытой («нистар») частях Торы. Он отправлял в общины раввинов, резников, чтецов Торы, хазанов и преподавателей, которые имели положительную репутацию в еврейском мире. Те, кого посылал Ребе, полностью осознавали свою роль в жизни и ответственность перед своими общинами.
Все они выполняли важную миссию, возможно, самую важную в общинной жизни в России, в то время когда трудности умножались с каждым днем. Главным источником надежды была вера в будущее народа и скорейшее наступление Освобождения. Любавичские парни и мужчины обладали выдающейся любовью к еврейскому народу, порядочностью, достойным поведением, хорошими манерами, преданностью делу распространения Торы… И неудивительно, что из этой семьи происходит президент Израиля господин Залман Шазар, тоже потомок линии Шнеерсонов, в котором удивительно гармонично сочетались Тора, величие и благородство истинного еврея, и которым мы все гордимся.
«Истинный Шнеерсон»
Завершая описание Ребе РАШАБа, Лазар пишет, что у Ребе РАШАБа был единственный сын, рабби Йосеф-Ицхак Шнеерсон (Ребе РАЯЦ), у которого, в свою очередь, были дочери. По его словам, после того как святая душа Ребе РАЯЦа покинула этот мир «руководство ХАБАДом перешло к его родственнику, очень талантливому человеку, рабби Менахем-Менделю Шнеерсону, хотя он не имеет ни сыновей, ни дочерей. Я встречался с ним в Нью-Йорке, в Бруклине. Он приятный человек с истинными для Шнеерсонов манерами. Он продолжает с большим успехом развивать сеть ХАБАДа… в соответствии с подходом и традициями движения ХАБАД».
Удивительная идиллия
Вернемся к юности господина Лазара, к тому, что побудило его поступить в йешиву «Томхей Тмимим». Когда он был в Кременчуге, он часто слышал разговоры о знаменитых йешивах в Литве и Рейзине, таких как Воложинская и Тельшяйская. Однако среди более богобоязненных парней, среди тех, кто никогда не произносил наспех молитв и никогда не пропускал окунание в микве перед молитвой, они постоянно восхваляли Любавичскую йешиву, где, по их мнению, совмещали открытую и скрытую части Торы, и она выпускала безукоризненных, полноценных людей. Они говорили, что в любой йешиве, где не учат книгу «Тания» и скрытую часть Торы, ученики постигают лишь половину Торы.
И вообще, как мог ученый Торы насытиться Талмудом и трудами еврейских законоучителей, ничего не зная о скрытой части Торы? Это было просто невозможно. Поэтому каждый здравомыслящий еврей должен был отправиться в йешиву в Любавичах, которая была центром хасидизма ХАБАД, и восполнить то, чего ему не хватало.
Неудивительно, что он решил отправиться в Любавичи. Когда он вспоминает те дни, когда он учился в Любавичах, он ассоциирует их с самыми прекрасными и самыми интересными периодами его юности и даже многих последующих лет. Этот город навсегда запечатлелся в его сознании как чудесная идиллия.
В его годы Любавичская йешива находилась в небольшом городке Любавичи. Каждый мальчик, который хотел приобщиться к скрытому свету ХАБАДа в стенах йешивы, отправлялся туда. Если говорили «Любавичи», то имели в виду именно этот город. Единственным исключением был город Щедрин, где несколько десятков мальчиков учились под руководством избранных преподавателей, пока не достигали уровня самостоятельного обучения в большом зале йешивы в Любавичах под наблюдением и наставлением ответственного за учебный процесс — «машгиаха» (в те годы это был Йоске Рогачовер). Машгиах Йоске ходил туда-сюда по платформе, построенной на восточной стороне зала, и наблюдал за сотнями мальчиков, каждый из которых сидел на своем обычном месте, сам он в это время напевал шепотом какой-нибудь нигун и учил Талмуд. Только когда возникала трудная тема, когда кому-то из мальчиков не удавалось что-то понять, он обращался к Йоске.
Что же это за Любавичский хасидизм, который до сегодняшнего дня [книга была написана в 1973 г.] остается самодостаточной целостностью, которая активна и стимулирует деятельность, создает и оказывает влияние во многих местах, даже в тех, о которых мы раньше не слышали, например в странах Северной Африки, США, Южной Америки и Африки? Выдающимся воплощением этого является Любавичский Ребе, рабби Менахем-Мендель Шнеерсон, живущий в Бруклине. Он возглавляет целую империю, и его влияние охватывает все уголки земного шара, в которых есть еврейские общины.
Его постановления признаются его хасидами и последователями так, что это слово Б-га живого. Что является причиной этого?
Причин много, но главная из них — учение этого направления хасидизма, которое обращено прямо к сердцу, и особенно к сердцу молодого поколения, что побуждает еврея укрыться под его крылом.
Гостеприимство
Как уже было сказано, название Любавичи всегда было неким таинственным маяком, который светил вдалеке и излучал постоянную силу притяжения. Когда Лазар был еще мальчиком, отец часто рассказывал ему о том, какая там замечательная йешива. Его друг Залман Кламперт, живший в деревне у железнодорожной станции Долинск, которая находилась всего в нескольких километрах от Сагайдака, также рассказывал ему замечательные вещи о любавичской йешиве. Его отец был очень близок к Ребе.
Городок Любавичи, который был хорошо известен всему еврейскому миру в России и за ее пределами, был просто небольшим городком с несколькими узкими немощеными улочками. В сезон дождей они становились непроходимыми. Заселяли его в основном евреи, получавшие помощь от йешивы или от окружения Ребе. В каждом еврейском доме гостили мальчики и юноши. С более состоятельных хасидов за каждую мелкую услугу или чашку чая часто брали непомерную плату. Стоит отметить, что только немногие евреи города могли легко поддерживать свое положение, принимая у себя мальчиков…
Лазар вспоминает, что когда он учился в Любавичах, то сразу после появления мальчика или мужчины в офисе [созданным] Ребе для приема [приезжающих в Любавичи людей] гостей, р. Йеуда, «ответственный за организацию встречи», проводил спешную беседу с гостем, проверял его и определял, куда его направить.
На своем жизненном пути он посетил множество йешив, помимо тех, в которых учился сам, и не нашел ни одной, в которой бы истинная еврейская духовность, такая как любовь к ближним, хорошие нравственные качества, отношение к людям как к людям, готовность помочь другим в любое время, стремление к миру между людьми, была бы развита так, как в Любавичской йешиве в тот период, когда он там учился.
Учебная программа и подходы к обучению, которые ведут к главной цели, были совершенно иными, чем в других йешивах. В других йешивах стремления учеников было нацелено на то, чтобы в совершенстве изучить Талмуд и стать раввином или ученым в Торе. В Любавичах они уделяли много часов как скрытой так и открытой частям Торы. Помимо изучения Талмуда, они изучали главы из книги «Тания» и хасидских трактатов из рукописей, принадлежащих величайшим главам ХАБАДа, таким как рабби Шнеур-Залман из Ляд (Алтер Ребе), Ребе Цемах-Цедек, Ребе МААРАШ.
Когда Лазар задавал кому-нибудь из учеников вопрос, почему он пришел в Любавичи, тот отвечал: «Прежде всего, я хочу быть хорошим человеком и хабадником». Хабадник означает не только «хохма, бина и даат». Подлинный смысл этого слова в том, что это хороший еврей и человек с хорошими еврейскими нравственными качествами и чувствами, который пропитан любовью к ближним евреям. Большинство учеников хотели быть бизнесменами и распространителями учения ХАБАД. Только несколько человек хотели выполнять функции в общинах, такие как резник и т.д. Они получали одобрение от Ребе, который видел необходимость в воспитании поколения преподавателей, наставников и лидеров общин, верных ХАБАДу.
Преподаватели там также были более доброжелательны, чем преподаватели и наставники в других йешивах. Периодически они устраивали застолья [фарбренгены], приуроченные к каким-либо хасидским событиям, например, к 19 Кислева — дню освобождения Алтер Ребе из петербургской тюрьмы, а также к полднятию души Баал-Шем-Това…
Все участвовали в этих собраниях, маленькие и большие, раввины и ученики, бедные и богатые. Все усаживались за столами, пили немного вина и ели пирог. Угощение не было пышным или чрезвычайно разнообразным, но вина и торта всегда хватало на всех. Все ели медленно, не набрасываясь на еду, а молодые не притрагивались к угощению до тех пор, пока не начинали есть старшие.
На всех этих торжественных мероприятиях был ответственным р. Гронем. Ему было около 65 лет, он был немного выше среднего роста, широкоплечий, с длинной серебристой бородой. У него были пронзительные глаза, один из которых был намного больше другого. Ученики предполагали, что это глазной протез, так как никогда не видели, чтобы он моргал. Он всегда говорил мягко. Никогда не доводилось видеть его эмоциональным, чтобы он повысил голос. Он всегда начинал свою речь или хасидский рассказ негромким голосом. Когда кто-то говорил, что из-за тихого голоса его не слышно, он цитировал стих, в котором говорится: «Слова мудрецов слышны в спокойстви», и объяснял это так: если ученые Торы выражают то, что хотят сказать, мягко, то их «слышат». «Сидите все тихо, и вы услышите меня».
Он рассказывал чудесные истории, произошедшие с Мителер Ребе, с Баал-Шем-Товом, с Магидом из Межирич, о том, как у них сокращался путь, когда они отправлялись спасать тяжелобольных людей, как рабби Лейб сын Сары спас ребенка трактирщика от сатана, устроившего ему засаду, и как короткая пятница превратилась в длинную для Ребе МААРАШа, так что солнце не зашло, пока он ехал в какой-то город.
Он рассказывал убедительно, с глубочайшей уверенностью и абсолютной верой.
В перерывах между рассказами р. Гронем останавливался, делал маленький глоток, откусывал немного медового пирога, проглатывал и продолжал рассказывать. Он всегда заканчивал рассказ хасидским высказыванием одного из величайших мудрецов ХАБАДа, а в конце все радостно танцевали. Эти празднования объединяли нас, молодых и старых, в одну единую семью.
Рабби Моше-«Хойзер»
Среди тех, кто особо выделялся, был р. Моше, который был «хойзер» (тот, кто запоминает наизусть длинные выступления Ребе). Он был очень стар, ему было около 80 лет, и у него была потрясающая память. [Рабби Моше Розенблат из Зембина, известный как р. Моше-«Хойзер», был хасидом Ребе МААРАШа и Ребе РАШАБа, учеником хасида р. Авраама из Зембина. Он был духовным руководителем в йешиве «Томхей-Тмимим» в Любавичах и хозером Ребе РАШАБа. Он покинул наш мир в 5675 году в Любавичах].
Когда Ребе входил в йешиву вечером в пятницу… они брали четыре длинных стола и расставляли их в форме конечной «мем», оставляя лишь небольшое свободное пространство, через которое Ребе мог войти и сесть в свое специальное кресло. Все молодые парни и хасиды, приехавшие провести выходные с Ребе, вставали, готовясь принять от Ребе «слова Б-га живого».
В первом ряду вокруг столов, стоявших в центре большой комнаты, сидели р. Моше и группа парней с отличной памятью вокруг него, которые держали руки на ушах в форме воронки. Ребе доставал свой красный платок, оборачивал им руку и произносил хасидский трактат. Это длилось около часа или полутора часов. Все стояли и слушали, не двигаясь с места, словно они приросли к полу.
Когда Ребе заканчивал трактат, они вновь открывали «ворота», и когда Ребе поворачивался к выходу, все присутствующие выстраивались в его честь и продолжали стоять и смотреть на него. Затем молодые парни окружали пожилого, красивого и худенького р. Моше — он был буквально кожа да кости — и он повторял сказанное Ребе, словно это была звукозапись. Он повторял не только идею, но и предложения в том виде, в каком они были произнесены. Время от времени кто-нибудь из стоявших там выдающихся молодых парней перебивал его и говорил: «Ребе сказал не так, а вот так». Если р. Моше соглашался с ним, то говорил: «Правильно», а если не соглашался, то говорил: «Вы неправильно запомнили», и тогда другие молодые парни вступали в дискуссию. Как бы то ни было, все молодые парни, окружавшие р. Моше, обладали прекрасной памятью. Р. Моше, однако, помнил лучше их всех, в том числе стиль и построение предложений.
Вечером в субботу, после сна, некоторые молодые парни в спешном темпе молились и снова собирались в специальной комнате у р. Моше, чтобы еще раз повторить трактат. Конечно, теперь это было легче, чем в первый раз.
Рабби Авраам из Ляд
Р. Авраама из Ляд [Авраама Фрадкина] Лазар приводит в этой книге не из-за его личности или духовного роста, а совсем по другой причине. Он был самым выдающимся танцором среди хасидов города. Это был темпераментный хасид, очень худой, среднего роста, с благородной бородой, не очень длинной и наполовину седой. Он жил, радовался и получал энергию от хасидских праздников, прошедших или предстоящих. Будни для него были отдыхом от праздников, либо от прошедших насыщенных радостью дней, либо подготовкой и тягой к предстоящим праздникам.
Когда же наступали праздники и хасиды ХАБАД становились радостными после того, как выпивали вино после вечерней трапезы [по вечерам пятниц и праздников], они собирались в большой комнате и начинали петь, а завершали танцами. Затем наступала очередь р. Авраама из Ляд. Он танцевал один или вместе с молодыми парнями с необыкновенным духовным подъемом.
В нем смешивались энтузиазм, «двекут» (состояние глубокого единения с Творцом) и «итпаалут» (состояние абсолютного наслаждения). Он часами танцевал под пение молодых парней и их ритмичные рукоплескания. Лазар запомнил, как он прыгал, и пот струился по его лицу и телу. Его черная одежда была насквозь промокшей, как будто он только что попал под поток воды. Его глаза были частично закрыты, и он шепотом повторял про себя какие-то слова из Талмуда или учения хасидизма, танцуя и шепча. Он танцевал безустанно.
Когда молодые парни видели, что ему начинают надоедать нигуним, они начинали новый нигун, который назывался «четыре мира». Хасиды верят, что существует четыре мира, которые означают Асия, Брия, Йецира, Ацилут. Человек должен подняться по лестнице. На лестнице Асия — самая нижняя ступенька, а Ацилут — самая верхняя.
У этой песни с четырьмя мирами был определенный нигун, который соответствовал словам и содержанию. Лазар пишет, что не знает, известен ли этот нигун сегодня, поскольку, начиная с начала Первой мировой войны и заканчивая Холокостом последней мировой войны, ХАБАД претерпел много преобразований, и не исключено, что многое было утеряно. Поэтому он приводит этот нигун [в книге есть фотокопия записей].
Был еще один нигун, который они, ученики йешивы, пели во время изучения Талмуда, особенно когда доходили до конца какой-то трудной для понимания темы, погружались в ее глубины и выходили победителями. Они заканчивали этим нигуном [который г-н Лазар назвал «Нигун темы из Талмуда»].
Была еще одна песня, взятая из Коэлет. Эта песня или нигун объясняется следующим образом: какое преимущество имеет человек во всех своих делах? Ответ заключается в том, что он должен работать под солнцем. Очевидно, что речь идет не просто о работе, а о труде над Торой.
[Эти три нигуна были настолько важны для автора, что он работал с композитором Моше Биком, чтобы написать к ним ноты].
