Хасид Залман Халпер был разбужен громким стуком в дверь своего небольшого домика, состоявшего из двух комнат. Было три часа ночи, и стук не предвещал ничего хорошего.
Это было особенно тревожное время, 1937 год, в Москве. Советская секретная полиция, НКВД, проводила массовые аресты раввинов, шойхетов, учителей и других религиозных активистов, особенно последователей Любавичского Ребе, раби Йосеф-Ицхака. Сталин проводил широкую кампанию по подавлению любой религиозной деятельности, но это вызвало еще более упорное сопротивление Ребе и его сторонников.
Реб Залман был одним из тех преданных хасидов, которым каждый день, каждую ночь и в любом месте угрожали арест и ссылка в ледяные пространства Сибири на долгие годы и на тяжелый труд. Все лето он провел, прячась на чердаке старой синагоги, где шамаш — прекрасный старик — закрывал его и несколько других хасидов на ночь.
С приходом зимы ночные аресты утихли. Однако в синагоге появились новые лица, которые, скорее всего, были доносчиками. В связи с этими переменами Реб Залман решил, что может быть лучше спать дома в надежде, что Б-г защитит его.
Стук в дверь усилился. Что делать? В его маленьком домике был только один выход через переднюю дверь, а вылезать через окно слишком опасно, потому что можно угодить прямо в руки агентов. Ничего не оставалось делать, как открыть дверь.
Вошли двое военных в форме НКВД. Они пристально посмотрели на реб Залмана, и один рявкнул: «Вы — гражданин Залман Крупинер?»
«Нет» — ответил Залман уверенно.
«Покажите ваши документы!”
Реб Залман предъявил свой паспорт, на котором было написано «Шнеур-Залман Халпер. Это действительно было его имя. Однако в синагоге он был известен как Залман Крупинер, потому что был родом из города Крупин. Реб Залману стало совершенно ясно, что, тот, кто сообщил о нем, знал его только как Залмана Крупинера, и что человека с этой фамилией они искали.
Сотрудники НКВД внимательно посмотрели паспорт и взглянули на реб Залмана. Они были удивлены, потому что человек, стоящий перед ними, был в точности, как на фотографии, и в то же время не был Залман Крупинер!
Не успели они уйти, как Реб Залман быстро упаковал свои талит, тфиллин и другие вещи в авоську. Жена проводила его.
Реб Залман торопливо попрощался с тремя детьми. Он с трудом удерживал слезы, когда они с плачем обнимали и целовали его. Жена взяла авоську, его единственный багаж, и потихоньку вышла первая. Они поспешили к ближайшей станции железной дороги. Было решено, что Залман должен поскорее уехать в какой-нибудь отдаленный город, где его никто не знает, потому что рано или поздно НКВД доберется до секрета его действительной фамилии и найдет его.
Отъезд осложнялся тем, что до Суккот оставалось всего два дня. Куда он пойдет на Йом-Тов? Где он остановится в незнакомом городе? Будет ли там Сукка? Сможет ли он помолиться на Этрог? Такие вопросы волновали его, но реб Залман, как всегда положился на Всевышнего.
Дело начало проясняться, как только он узнал, что следующий поезд в далекий украинский город, где у него был приятель со времен учебы в йешиве. Там он и найдет себе прибежище.
Он попрощался со своей дорогой женой, успокаивая ее тем, что Всевышний позаботится о семье и даст им объединиться в добром здравии и в скором будущем.
Сама поездка прошла спокойно, но когда он прибыл в город, то сообразил, что у него нет адреса его друга. Он вспомнил, что спрятал адрес в укромном месте дома. Что теперь делать? В незнакомом городе опасно было расспрашивать одному еврею о другом, привлекая к себе внимание и даже навлекая опасность на своего друга.
В зале ожидания на станции было очень мало людей. Реб Залман подумал, что гораздо лучше будет потеряться в толпе, хотя он, и не знал, что делать дальше. Раздумывая, он заметил человека в форме с красной фуражкой. Это, несомненно, был местный дежурный по станции, но всякое официальное лицо в таких местах имело «неофициальную» обязанность наблюдать за приходящими и уходящими незнакомыми лицами. На какой-то момент их глаза встретились, но реб Залман не растерялся и не показал своего испуга. Однако он понимал, что надо поскорее убираться.
В этот самый момент один человек, стоящий рядом со своей лошадью, вышел навстречу ему с улыбкой на лице, как будто он ждал его. Человек пожал ему руку и спокойно сказал на идиш: «Шолом Алейхем, я отвезу тебя, куда тебе надо. Положись на меня. Пошли».
Это было так неожиданно, что реб Залман растерялся. Он никогда не встречал этого еврея раньше, и надо было быть осторожным. Но он решил рискнуть.
«Меня зовут Меир Хомец» — представился он, нажимая на фамилию Хомец, пока они подходили к обшарпанной коляске, в которую была запряжена старая кобыла.
Обычная вежливость требовала, чтобы реб Залман назвал в ответ свое имя, но он не осмеливался. По крайне мере не сразу. Он сел в коляску молча.
«Но! Пошла, ленивая!» — погнал хозяин свою четырехногую собственность, натягивая поводья да помахивая кнутом в воздухе.
Когда колеса телеги начали, наконец, медленно поворачиваться, Меир Хомец оглянулся на пассажира и спросил: «Куда поедем?»
Реб Залман пробормотал что-то вроде «Мне все равно...»
«Я вижу у тебя трудности» — сказал хозяин лошади. — Меир Хомец не подведет тебя. Я кое в чем разбираюсь. Я отвезу тебя к самому лучшему еврею в городе, может быть к самому лучшему в этой жалкой стране. Я отвезу тебя к Реб Янкел-Лейбу. Это уж точно. Не будь я Меир Хомец. Можешь довериться Меиру Хомецу... Реб Янкел скажет тебе это сам... «.
Реб Залман чуть не вывалился из коляски. Янкел-Лейб Эссикман и был его товарищем по ешиве, именно тем, кого он так отчаянно хотел найти!
Меир Хомец привел свою кобылу прямо во двор маленького дома реб Янкел-Лейба. Он отказался от щедрой платы, которую предложил ему благодарный реб Залман.
«От тех, кто приезжает к реб Янкел-Лейбу я не беру денег, ни одной копейки! Такой гость приглашается, как хороший добрый ломоть хомеца после Песаха! Да, господин. Это уж точно, не будь я Меир Хомец!»
Меир Хомец побыл немного и увидел, что друзья обнялись и поцеловались. Вид двух бородатых евреев, которые с такой любовью приветствовали друг друга, наполнил его сердце радостью,
«Встретимся в твоей Сукке, — сказал он реб Янкел-Лейбу, помахав рукой ему и его гостю, и отправился как раз вовремя, чтобы подготовиться к празднику.
«Как приятно глядеть на них! — пробормотал он. — Это стоит больше, чем пара рублей. Уж точно, не будь я Меир Хомец!»
