Рав Гилель из Парич был одним из самых музыкально одаренных хасидов. Миссия его заключалась в воспитании молодых людей, присылаемых к нему вторым, а позже и третьим Любавичским Ребе. И большую роль в выполнении этого его посланничества играли нигуним. Девиз р. Гилеля: «Тот, у кого нет чувства музыкальности, не имеет и понимания хасидизма» (по другой версии: «Тот, у кого есть чувство музыкальности, обладает и пониманием хасидизма»). Следуя этому принципу, он сочинял множество хасидских мелодий, чтобы через развитие музыкальности культивировать в своих воспитанниках восприимчивость к тайнам Торы.
Талант ли композитора тому причиной, или целевое назначение нигуним, но факт заключается в том, что нигуним р. Гилеля обладают неповторимым стилем и легко узнаваемы среди прочих хабадских мелодий. Любой нигун в сущности представляет собой хасидскую идею, выраженную с помощью языка музыки. Но именно нигуним р. Гилеля демонстрируют явное превалирование внутреннего над внешним, задумки, содержащейся внутри мелодии над композиционными «формальными» законами построения музыкального произведения. В этих мелодиях слышна полная гармония «души» нигуна (передаваемой им информации) с его «телом» (способом ее звукового воплощения). Как тело праведника является «колесницей» души (а значит — и Всевышнего, беспрепятственно управляющего всеми его функциями, как водитель — автомобилем), так и мелодии р. Гилеля — «колесница» транслируемых им смыслов.
В книге «Тания» есть фрагмент, объясняющий природу букв алфавита святого языка. Каждая буква, рассказывает автор, это особый канал для спуска энергии в материальный мир, поэтому она имеет уникальный внешний вид, «стенографирующий» траекторию движения этой энергии. Так же, как Всевышний творит этот мир буквами, р. Гилель создавал свои «миры» звуками музыки. Его мелодии — не «натягивание» устоявшихся конструкций на ту или иную идею, а процесс Творения. Каждый момент звучания — художественный приём, то есть, преодоление звукового материала нетривиальной формой его расположения, полностью диктуемой смысловой задачей.
Хасидизм, с подачи Баал-Шем-Това, предлагает человеку относиться ко всему увиденному и задержавшему внимание как к жизненному уроку. Этот принцип относится и к хасидскому подходу в изучении Торы: любой фрагмент писания, задержавший на себе внимание «пользователя», помимо простого буквального смысла несёт в себе важное послание, касающееся его практических действий в повседневной жизни. По этому же принципу «работают» и нигуним Гилеля из Парич, благодаря чему и служат «тренажёрами» для развития «способности» к хасидизму.
Нигун №128 считается принадлежащим перу р. Гилеля из Парич. Авторство его не окончательно достоверно, однако, судя по музыкальным характеристикам нигуна, вполне вероятно. По крайней мере, его стиль выдержан в духе р. Гилеля по принципу «удивляя — обучай». А удивляет он — композицией как результатом «взлома» авторской задумкой типовых музыкальных конструкций.
Базой и структурной единицей, общепринятой в европейской музыкальной традиции, является «восьмитакт». Его принцип заключается в том, что мелодия одного раздела произведения (музыкальная мысль) излагается в 8 тактах, и вся пьеса состоит из таких «кирпичиков» — симметричных «квадратных» (буквально: 4 + 4) построений, являясь стройным, совершенным, логичным «образцом архитектуры». Первое же построение рассматриваемого нами нигуна разрушает эту конструкцию. Начальная его мысль-фраза не укладывается в классические 4 такта.
Вернее, укладывалась бы, не понадобись автору с некой целью повторить ее окончание, превратив ожидаемые 4 такта в 6. Ответной фразе «ничего не остаётся», как уложиться в оставшиеся отведенные ей автором 2 такта.
Этот сбой симметрии диалога сразу обращает на себя внимание. Психологи утверждают, что нормальное сбалансированное общение предполагает примерно равные временны́е промежутки в высказываниях участников диалога. Того же принципа хронологического равенства «вопроса» и «ответа» придерживается и классическая музыкальная композиция. Здесь же, с первых тактов, налицо отсутствие баланса: «инициатива снизу» (начальная фраза выраженная восходящей интонацией), благодаря преимуществу в целых два такта, явно активнее «инициативы сверху» (завершающей ответной нисходящей интонации). Начальный вопрос задерживается и настойчиво повторяется в ожидании ответа, как будто, рука человека, застывшая над свечой с горящей спичкой в ожидании момента, когда фитиль, в ответ на его — человека — усилия, достаточно нагреется для того, чтобы светильник начал гореть самостоятельно. «Ответный огонь» рождается не сразу: пламя ещё слабое и робкое, усилия и ожидания того, кто пытается его разжечь, пока значительно превышают результат. На этом дисбалансе построен весь первый раздел нигуна.
В начале следующего раздела начальный фрагмент немного изменяется за счёт появления диссонирующей интонации, как будто, ожидание ответа достигло своей критической точки, ресурсы зовущего исчерпались, спичка вот-вот погаснет. И тут происходит удивительное: временной баланс выравнивается. С одной стороны, исчезает необходимость повторять начальный «призыв», с другой — удлиняется время и расширяется диапазон «ответной» нисходящей фразы. Теперь каждая из них занимает по 4 такта и охватывает одинаковый диапазон, за счёт чего, мелодия получает полное равновесие. Тема второго раздела — гармоничная замкнутая система. Она подобна колебаниям маятника, ровному мерцанию пламени, здоровому обмену энергией между дающей и принимающей стороной, когда последняя набирается достаточно сил, чтобы стать самостоятельным «источником света».
Описанная схема пробуждает ассоциацию с процессом зажигания меноры, описанным в недельной главе «Беаалотха», и с ее хасидским толкованием, предложенным Ребе ШЛИТА, о том, что, подобно первосвященнику, зажигающему храмовый светильник, один человек может «зажечь» душу другого, став для него «фонарщиком». Ребе подчеркивает, что фонарщику необходимо прикладывать усилия до тех пор, пока огонь в светильнике не станет гореть самостоятельно, добавляя, что и «светильник» — не пассивный объект для приложения усилий «фонарщика», а личность, обязанная стремиться поддерживать в себе огонь и без воздействий извне.
На этом, аллегория заканчивается, как в нигуне, так и в жизни. Человек, зажигающий светильник, в конце концов, остаётся отдельной от него «физической единицей»: выполнив свою функцию, он уходит. Спичка, передавшая пламя, гаснет; огонь свечи разгорается, контакт завершён.
Не так обстоит дело в отношениях между людьми. «Зажигая» душу другого человека, «фонарщик» косвенно становится причиной совершенных им — этим другим — уже его собственных добрых дел, что в свою очередь привлекает свет и к его, фонарщика, душе (в «Тании» это явление называется «урожаем второго порядка», когда душа праведника «пожинает плоды» добрых дел его учеников, освещающих мир светом Торы с его подачи).
В нигуне р. Гилеля этот «урожай» можно наблюдать в среднем разделе, где баланс снова нарушается уже в обратную сторону — от принимающей стороны к дающей. Собственно, в контексте композиции целого, именно здесь равновесие восстанавливается: принимающая сторона компенсирует дающей вложенные в нее ранее затраты. Раздел начинается с кульминационного, самого высокого звука, который удерживается почти полных два такта, вслед за чем начинается плавный спуск, по окончании которого изначально «дающая» сторона принимает инициативу встречным движением вверх.
И снова автор нигуна, влекомый художественной и обучающей целью, отходит от формальностей. Между вопросно-ответными фразами ожидаемо было бы услышать паузу, разделение, остановку, маркирующую завершение одного высказывания и начало другого. Это было бы логично и с точки зрения композиционной логики: время, «отнятое» в первом разделе дающей стороной, было бы компенсировано сейчас стороной принимающей. Но ее, этой паузы, здесь нет. Понятие «диалога» тут достаточно условно. Музыкальная мысль среднего раздела, по сути, — единая мелодия «долгого дыхания». Начальная нисходящая фраза, как будто, вдыхает силы в будущую ответную реплику и «подхватывает» ее на одном порыве. Баланс здесь — не формальный, с высчитыванием количества тактов у «задолжавшей» стороны, а по существу: в виде возникновения гармоничного единства между фонарщиком и светильником. Энергия возвращается не количественно, а качественно: принимающая сторона не просто компенсирует дающей затраты, а становится причиной возникновения в ней принципиально новых сил так, что источник огня фонарщика также начинает обновляться и гореть самостоятельно. В конце концов, ведь и зажжение меноры — не просто физический акт для освещения храмового помещения, а особый дар Всевышнего Аарону, признание Им его значимости и благодарность за преданность, совместная деятельность, невидимая нить посланничества, связывающая Б-га и человека, Ребе и человека, людей друг с другом. То, что освещает души обоих. И здесь не должно быть разделений и пауз. Ведь не только коэн зажигает менору, но и менора «зажигает» коэна.
Так же, без остановок, на кульминации, средний раздел нигуна перетекает в повтор двух предыдущих. Цикл взаимного энергообмена начинается заново. Спуск? Ради подъёма. Ведь, зажигание светильника — процесс ежедневный и постоянный.
Р. Гилель очень любил использовать для обучения своих воспитанников хасидские истории. Последуем его примеру и мы, вспомнив в заключении беседы об одном из его нигуним перекликающуюся с ним по смыслу известную историю из жизни р. Менделя Футерфаса.
В «сибирский» период своей биографии, р. Менделю довелось побывать в доме одного местного жителя. Обитателями дома были пожилой человек, его внучка и их верная собака. Однажды, когда мороз был особенно лютым, девочка вышла из дома и не вернулась. Многочасовые поиски не дали никаких результатов.
Вдруг, в дом с настойчивым пронзительным воем ворвалась собака и так же стремительно умчалась вдаль. Так повторялось несколько раз. Казалось, собака подаёт некий сигнал хозяину.
Доверившись преданному животному, хозяин решил последовать за ним, и это оказалось правильным шагом: собака привела его к месту, где в снегу лежало бездыханное тело внучки.
Человек принес внучку домой, и ему удалось отогреть практически безжизненное тело замёрзшей девочки. Но жизнь ее была спасена, большей частью, благодаря правильным действиям собаки. Увидев хозяйку в беде, она побежала за помощью к людям. Однако, понимая, что на лютом морозе счёт идёт на минуты, она всякий раз возвращалась к девочке, чтобы поддерживать в ней жизнь своим теплом до прихода подмоги.
Реб Мендель, по своему обыкновению, вынес хасидский урок из события, которому стал свидетелем. Бывают моменты в жизни, когда огонь божественной души ослабевает до критической отметки, когда человек может «замёрзнуть». В такие периоды очень важно звать на помощь, необходимо, чтобы рядом оказался «фонарщик», способный «перезапустить» систему. Однако, чтобы дождаться его появления, надо суметь сохранить в самом себе толику огня, которой хватит для поддержания жизни.
Пусть же нигун р. Гилеля помогает нам жить и оживлять!
