1. Немного об авторах
Нигун «Цадик» (№57) имеет нескольких «родителей». Его упоминают в связи с именем Ребе РАЯЦа, который его любил, особо отмечал вниманием среди многих других и, возможно, озаглавил.
Познакомил его с ним р. Элияу-Хаим Альтойз, имевший обыкновение петь эту мелодию с незначительными вкраплениями словесного текста, которые, как мы убедимся позже, имеют важное значение в расшифровке содержания нигуна. Благодаря этим трем факторам (часто напевал нигун, «доставил» его к Ребе и внёс весомые смысловые «подсказки») р. Альтгойз фигурирует в числе создателей нигуна «Цадик».
Ну и, собственно, автором самой мелодии является известный хасид, талантливый яркий представитель музыкально-одаренной династии, шойхет из Николаева, р. Аарон Харитонов. Он же написал популярный нигун, также связанный с Предыдущим Ребе, которому тот в свое время дал название «Бейнони».
2. Кто такой «цадик»?
Понятия «Бейнони» и «Цадик» отсылают нас к книге «Тания». Эти базовые термины обозначают различные духовные уровни, исходя из соотношения в человеке божественного и животного начал. Так, «Бейнони» (средний) — это человек, животная душа которого находится под постоянным контролем божественной и подчиняется ей во всех внешних проявлениях («одеждах души» — мысли, речи и действии), сохраняя, однако, свою изначальную природу — тягу к земным удовольствиям — в полном объеме.
Уровень «Цадик» (праведник) имеет множество градаций. Объединяет их все один фактор: божественная душа подчиняет животную и «переворачивает» ее природу — большей частью, или полностью. Животная душа праведника никак не проявляет своих «земных» желаний; она служит «колесницей», инструментом, с помощью которого божественное начало выполняет в материальном мире Волю Всевышнего, многократно усиливая мощность и эффективность этого начала. О таких людях сказано, что они «превращают тьму свет, а горечь в сладость».
3. Порождения праведников
Нигун «Цадик» — не симфония и не музыкальная драма, где композитору было бы дано достаточно пространства и спецэффектов для воплощения психологических коллизий и остросюжетных сценариев на тему сосуществования двух душ в одном теле. Это, всего лишь, небольшое музыкальное повествование из 3 разделов. Как же автору удалось выразить столь ёмкое понятие как «праведник», располагая минимальными ресурсами?
Первое «красноречивое» выразительное средство — сама трёхфазная композиционная структура. Ещё во времена хасидов Алтер Ребе она указывала на принадлежность нигуним к жанровой разновидности «душа спускается в тело» (см., например, одноименные нигуним старых хасидов, р. Шломо Чашныкера, нигун «Тошев энош»).
Нигуним подобного склада были созданы как иллюстрации-схемы идеи спуска души в тело. Первый раздел выражал приказ Свыше о том, что определенная душа обязана спуститься в материальный мир. Второй раздел — собственно,крик души, ностальгирующей по своему «тёплому месту» под Престолом Славы и боящейся отдалиться от Источника Жизни. Третий раздел — фаза принятия и утешения: этот спуск — ради подъёма; в материальном мире душа способна, благодаря Торе и заповедям, достигнуть таких высот и близости к Создателю, о которых и не мыслила до прихода сюда.
Подобную структуру имеет и нигун «Цадик». Первый его раздел — чередование восходящих и нисходящих мелодий, заканчивающихся четырехкратным повтором одного звука. Рав Альтойз, по свидетельствам очевидцев, имел обыкновение напевать эти повторяющиеся звуки, сопровождая их счётом на идиш: «Эйн, цвей, драй, фир». Слушатели, знакомые с нигуном «Лехатхила арибер», наверняка вспомнят, что подобный прием — не просто «считалочка» для удобства пения. «1,2,3,4» — это намек на имеющий физические границы мир материи, который можно измерить, «подсчитать». И не просто так количество подсчитываемых звуков равно именно четырем — столько же существует основных сотворенных миров, через которые, сокращаясь и уменьшаясь, проходит божественный свет, чтобы стать воспринимаемым в нашем нижнем материальном мире.
Во втором разделе слышны «вздохи» — короткие нисходящие интонации, которые р. Альтойз сопровождал словом «Татэ!» («Отец!» — идиш). После вздохов звучит аллюзия (упоминание, намек) из среднего же раздела нигуна «Бейнони», содержащая тот самый «крик души» — широкую восходящую дисссонирующую интонацию, передающую в хабадских нигуним подобного рода душевное смятение и горечь отдаления от Источника, неудержимое стремление к Нему.
Третий раздел, в полном соответствии с законами жанра нигуним «спуск души в тело», звучит спокойно и умиротворённо.
Вопреки обыкновению, как мы видим, музыкальный анализ нигуна принес пока больше вопросов, чем ответов и прояснений. Для чего р. Альтойз упоминает 4 сотворенных мира? Почему это упоминание соседствует с призывом «Отца»? Зачем р. Харитонов в кульминационный момент включает отсылку к своему другому творению — нигуну «Бейнони»? И, наконец, главный вопрос. Почему нигун «Цадик» написан в трёхчастной форме, подобно представителям жанра «спуск души в тело»? Подобные нигуним, как правило, содержат круг образов, связанных с рождением, воплощением чего-то нового в материальный мир, или перевоплощением чего-то, уже существующего здесь. Что же «рождает» праведник? Какие «порождения» присущи ему настолько, что стали «визитной карточкой» этого понятия в посвященном ему нигуне?
4. Смерть и очищение
В «Святом послании» №28 Алтер Ребе рассуждает о том, почему в главе «Хукат» отрывок о «Красной корове» соседствует с фрагментом, посвященным рассказу о смерти пророчицы Мирьям. «Эти тексты помещены рядом, — говорит автор, — чтобы научить нас: как приготовления, связанные с использованием пепла красной коровы, очищают мир от нечистоты мертвого, так и смерть праведника очищает поколение от грехов».
Далее, р. Шнеур-Залман детально описывает процесс очищения, обращая внимание на интересный момент. Дело в том, что красную корову не приносили в качестве грехоочистительной жертвы. Ее применение связано с размешиванием пепла в родниковой воде и приготовлением таким способом особого очищающего вещества. Историю же смерти Мирьям, как пример очищения поколения от грехов, логичнее было бы разместить именно возле отрывка о грехоочистительной жертве.
Однако, связь между ритуалом приготовления пепла красной коровы и уходом праведника гораздо глубже. И Алтер Ребе раскрывает ее, поэтапно описывая функционал обоих процессов.
Центральную часть ритуала — размешивание пепла в воде — называли «кидуш мей хатат» (освящение вод очищения). Слово «кидуш» ассоциируется с другим понятием — «кодеш а-эльйон» (высшая мудрость, качество Хохма из высшего духовного мира Ацилут). Что в святых книгах сказано об этом уровне мудрости?
В нем берет начало процесс освобождения искр святости из плена нечистоты (превращение тьмы в свет, становление мира исправления); он называется «Отцом» этого мира; он восстанавливает нарушенную связь между Всевышним и сотворенными мирами через особый канал — одно из 13 качеств Милосердия, называемое «Помнящий добрые дела отцов»; свет накапливается в этом канале, благодаря «инициативе снизу», проявленной праведниками всей их жизнью, служением Всевышнему с любовью и самопожертвованием, изучением Торы; в момент смерти праведника накопленный за его жизнь свет вырывается из этого канала и проливается в нижние миры в виде «инициативы сверху» — ответного благоволения Всевышнего к творению, очищая их от нечистоты и искупая грехи всего поколения, в котором жил праведник. Что и перекликается с аналогичным процессом — следствием приготовления смеси воды с пеплом красной коровы. Вот почему, по словам Алтер Ребе, два данных отрывка расположены в Торе по соседству.
5. Возрождение
В свете сказанного, возвратимся к анализу нигуна «Цадик».
Первый раздел иллюстрирует сразу два образных плана. С одной стороны, мелодия построена на «раскачивающихся» интонациях и чередовании восходящего и нисходящего движения. Это вызывает почти осязаемый и видимый образ «размешивания» пепла в воде, процесса приготовления очищающего раствора.
С другой стороны, возникает иная картина. Мы слышим, как мелодия пытается преодолеть «земное притяжение», дважды упираясь в «эйн, цвей, драй, фир» («стеклянный потолок» четырех сотворенных миров). Наконец, ей удается выйти за пределы сковывающего диапазона и повторяющихся звуковых алгоритмов. Это — образ духовной работы праведника, той самой «инициативы снизу», которая, накапливаясь в течение его жизни, становится трансформатором тьмы в свет.
Второй раздел продолжает развивать образную линию работы праведника по очищению мира. Он начинается восходящим широким ходом мелодии, сменяемым интонацией вздоха. Один из авторов нигуна, р. Альтойз, сопровождал этот «вздох» словом «Татэ». Превозмогая тяжесть тела и животного начала, душа поднимается над мирами и достигает уровня «Татэ», «Отца миров» — высшего разума из мира Ацилут, где и происходит преобразование «горечи в сладость».
Само преобразование также изображено в звуках второго раздела, а именно — в известной по многим другим нигуним жанра «спуск души в тело» интонации тшувы. Восходящий широкий диссонирующий скачок в мелодии вызывает букет ассоциаций, в целом, определяемый как «крик души». Это и голос души праведника, покидающей материальный мир и все, что ей было здесь дорого. Это и ее же, души, стремление соединиться с самой сутью Всевышнего, раствориться в Источнике жизни. Это и крик души «осиротевшего» поколения, которое, будучи ограниченным рамками физического мира, не может последовать за своим наставником к самым высотам духа. Эта интонация запечатлела в звуках момент прорыва света, со всей силой хлынувшего из канала «помнящий добрые дела отцов».
Теме «крика души» предшествует аллюзия на уже упомянутый нигун «Бейнони». Для чего здесь напоминание о нем? Чтобы слушатель почувствовал, как вспышка света озарила все живущее: не только праведников, но и «средних» (и даже тех, кто таковыми пока не являются). Поднятие души праведника вызывает ответный поток, действие которого затрагивает всех.
Третий раздел, спокойный и умиротворённый, — это мир после очищения, окутанный волнами святости. Есть несколько вариантов окончания этого раздела. В одном из них (который мне видится наиболее точным, поскольку, содержит композиционный приём, присущий и многим другим нигуним р. Харитонова, таким как «Бейнони», «12 Тамуза») повторяется конечная интонация из первого раздела. Это придает композиции выстроенность, законченность и логичность, а также, является важным художественным приемом. Одинаковые окончания разделов при различных началах создают образ единства цели, объединяющей разные силы. Также, «закольцованность» начала в конце ассоциируется с символикой траура (например, традицией есть круглую пищу), вечности, колеса жизни — что соответствует общей тематике рассматриваемого фрагмента Тании и нигуна «Цадик». Ну а если смешать на палитре образов темы общей цели и траура, получим «оттенок» самопожертвования, а это и есть тот двигатель в виде работы праведника, который запускает процесс очищения мира.
Таким образом, нигун «Цадик», построенный по жанровым законам «спуска души в тело», на самом деле, повествует об обратном процессе — ее подъёме и уходе из мира. Но, все таки, этот нигун, согласно традиции жанра, несёт в себе именно идею рождения (или воз-рождения): рождения мира в его новом состоянии духовной чистоты.
В наше время, когда Храм всё ещё не отстроен, обряд очищения с помощью красной коровы для нас пока недоступен, как и само понятие «ритуальной чистоты». Но, благодаря звукам нигуна «Цадик», мы можем мысленно погрузиться в это состояние и внутренне прожить его уже сейчас.
Пусть же скорее наступит время, о котором сказано «Сотрёт Всевышний нечистоту с лица земли».
